Права и обязанности (СИ)

– Да, а еще та вибрация, которую создает плывущий объект. Рико – добыча не мелкая. Один раз поймал и свободен ближайшие несколько дней. Можно собирать вещи и ехать в отпуск вместо утомительной охоты.

– Значит, его надо удержать! Ты же ему скажешь?

– Удержать Рико? Серьезно?..

– Думаю, он может тебя послушать. Лучше делать и каяться, чем… ну, как ты там говорил?!

– Это не тот человек, которому можно разбить нос и он станет тебя слушаться, Порох. Я не говорю, что он безумен, потому что на самом деле нет. У него не бывает галлюцинаций или бреда. Он быстро соображает и обычно понимает, что вокруг происходит, только оценивает по-своему. У него реакция, как у профессионального боксера, покажи ему стену, и он за секунду рассчитает, сколько и какой взрывчатки нужно для ее уничтожения, он задерживает дыхание на три минуты с гаком. Психопат? Не думаю.

– Так что, ты не удержишь его, когда он отправится на рыбный промысел?

– Я попытаюсь. Но успех этой миссии – процентов десять, если не меньше.

– Он так любит рыбу?

– Он любит плавать в обществе живых попутчиков.

Пороха разбудил всплеск. Он встрепенулся, огляделся по сторонам. Они спали по очереди, укладывая голову друг другу на колени, и сейчас была его «смена». Порох приподнялся на руках – пальцы были мокрыми, доски захлестывали маленькие волны. Теплые колени Прапора – вот они, рядом. Их хозяин трет глаза кулаком и спрашивает, чем дело. Напротив, на другом краю плота, Ковальски. Сидит к ним спиной и смотрит на море. Рико нигде нет.

– Ты ему сказал? – хрипловато со сна интересуется Порох. Пояснять ему ничего не надо.

– Да, – не поворачивая головы, отстраненно отзывается ученый.

– Он не стал слушать?

– Он выслушал все.

– Он не понял?

– Он понял.

– Тогда какого акульего дьявола?!

– Потому что мой желудок решил поурчать в самый неподходящий момент.

Они замолчали. А что было говорить?

Ночное море вокруг выглядело безмятежным. Под водой было еще более темно, чем здесь, где хоть изредка в просвете облаков мелькал молодой месяц.

– Акулы вообще не агрессивны, – заметил в пространство Порох. – Чем они больше, тем дальше держаться от судов. Науке известно что-то около трехсот пятидесяти видов акул. И тут не водятся действительно крупные, это вот в Тихом…

Рядом плеснуло. Порох резко оборвал монолог, обернувшись на звук. Плот что-то толкнуло снизу. Затем отплыло, вцепилось в край, и через секунду из воды вынырнула мокрая голова лохматого даже после плаванья диверсанта. В зубах он держал еще бьющую хвостом рыбину.

– Выплюнь, – строго велел ему Ковальски. – Живо. В ней могут быть паразиты.

Рико послушно выплюнул, подтянулся чуть выше, и вытряхнул из импровизированного, скрученного из майки мешка остальной улов. Большая часть добычи была еще жива, и шлепала хвостами по доскам. Одна соскользнула в зазор и сгинула в море.

– Ты что, – нахмурился Порох, наблюдая за тем, как сосредоточенно Ковальски пластает рыбу вдоль, выковыривая потроха кончиком кортика, подобранного еще на корабле, – сырой что ли собираешься…

– Спички все равно промокли. А и были бы сухие – нам нечего пустить на растопку. В конце концов, японцы это едят и ничего, долгожители вон…

– Да, но… Они же не всякую едят… Слушай, это как-то неправильно! То, что ты не нашел в ней червяков, еще не значит, что ее можно употреблять в пищу! Так нельзя!

– Льзя, – Ковальски тихонько свистнул, и, когда Рико обернулся на звук, бросил ему половину рыбины. Тот поймал в полете, сомкнув челюсти на очищенной от чешуи спине. – Разбуди Прапора. Пусть пожует, пока свежее.

– Я не стану это есть!

– Как хочешь. Но никто не знает, когда мы доберемся до берега, другой еды не будет, а силы понадобятся.

– Но она же мерзкая и склизкая!

– Я для тебя вычищу внутренности и отрежу головы, идет?

***

– Ковальски?

– М?

– Скажи, почему у нас есть плот, но нет весел?

– Потому что если ты еще раз разбудишь меня, я зарычу, как Рико.

– Рррр? – поднял голову тот.

– Все в порядке. Ты спрашиваешь, почему, Прапор? Потому что здесь сильное течение. Я хорошо помню карту, она у меня на стене висела – да и до сих пор, я думаю, висит. Бороться с ним никакого толка. Рано или поздно, оно прибьет нас к суше. В это время года большую роль сыграет ветер, но, к сожалению, карту циклонов я изучить не догадался. Положился на компьютер.

– Суша – это хорошо.

– А если там скалы?

– Что значит «если»?

– Ковальски, ты умеешь утешить, как никто…

– Скалы – это чаячьи гнезда. Материал для растопки, мясо, яйца, копящаяся в выемках дождевая вода. Лично я охотно меняю это все на разбитые локти и колени. А теперь, во имя пространства Хокинга, дайте мне поспать. Боже, Рико, ты стал такой же костлявый, как я…

– Ты просто лежишь ухом на его кобуре.

Но Ковальски их уже не слышал.

========== Часть 9 ==========

Прапор задрал голову и поглядел в небо.

– Когда я был маленьким, – произнес он задумчиво, – я как-то сказал, что хочу быть птицей. И Ковальски мне сказал, что я уже птица. Что когда все время хочешь быть птицей, ею не становишься. А надо ощутить себя ею. И тогда почувствуешь крылья.

– Да, только все равно не полетишь.