Но вот дата подходит. И как раз на эту дату пани Дыра — вот чутьё у прекрасной мутантки — назначает пир. Или не чутьё? Или кто-то ей сообщил заранее всё, что уполномочен предложить суперагент Кшиштоф Щепаньски?
Кто сообщил, того уж вряд ли сыщешь. Многие из профессиональных разведчиков уже несколько лет преподавали европейские науки мутантским детям в одноэтажном бараке-школе. Там, кстати, они и жили — как ученики, так и учителя. Вели уединённый образ жизни, носы за школьные ворота не высовывали, но пан Кшиштоф не сомневался: с каждым из этих учителей пани Дыра успела не только познакомиться, но и близко пообщаться. Иначе у Дыры просто не бывало, да и разведчики имели свой интерес: за каждый близкий контакт с высокопоставленной мутанткой на их европейские счета капали денежки. Мелочь, а приятно.
Знал пан Щепаньски также и то, что в работе разведчика — мастера интимного контакта для успеха требуется обоюдная откровенность. Уже само проникновение в доверие требует известной искренности, а следом — идут и другие сведения, выданные «по большому секрету». Искусством вовремя придержать язык сам пан профессор так и не овладел, чего же ему требовать от панов учителей средней мутантской школы?
Между прочим, уколы ревности по поводу драгоценного внимания Дыры, уделённого жалким учителишкам, стоило бы изжить. Кто в поте лица трудится на ниве мутантского просвещения, тот точно не может принадлежать к элите разведки. Значит, никакой он не соперник.
И… Подумаешь, кто-то госпожу предупредил! Зато официальное предложение Дыра получит от вельможного пана Кшиштофа. Предложение важней и значимей, чем — руки и сердца. Главное — масштабней.
В этот день записывать мутантские предания не пошли.
— Что-то меня стала беспокоить щека, — сказал Славомир Костич.
Прежде жизнерадостное лицо коллеги искажала страдальческая гримаса.
— Странно, что не беспокоила раньше, — заметил Ратко Милорадович.
Действительно, странно. Ратко хорошо помнил, с чего всё началось. С хвойной берёзовой ветки, которая хлестнула Костича по лицу ещё на пути к Березани. Тогда-то Славомир не придал травме серьёзного значения: подумаешь, ветка! Однако, в мутантском лесу мелочей не бывает. Когда — уже в Столичной Елани — Костич залил свой нарыв антисептиком, было уже, по-видимому, поздно. Весьма скоро щеку раздуло настолько, что глаз закрылся. Да и второй как-то болезненно сузился.
— Ну, как не беспокоила, — досадливо морщась, пробормотал Славомир, — я бы сказал, она не мешала работать. А так — очень даже раздражала. Болела. Да и в зеркало на себя — не налюбуешься! — Костич зашёлся в хриплом, каркающем смехе, который так не вязался с его образом — пусть и пожилого, но здоровяка.
Прежде Славомир Костич смеялся иначе — а похохотать он любил. Густой, раскатистый баритон слышался в его звучном смехе. И видно, и слышно, что дурацкая травма стала угнетать коллегу действительно сильно.
— А теперь что?
— Как-то лицо мертвеет, — пожаловался Костич, — и мышцы сами собой напрягаются — расслабить трудно. И судороги временами — челюсти так сведёт, что рта не откроешь. Какую-то заразу, наверное, подхватил, а она вырабатывает токсины — нервно-паралитические.
— Похоже на столбняк, — встревожился Милорадович.
— А какой у столбняка инкубационный период?
Вопрос Костича поставил в тупик. А и действительно, какой?
— Кажется, он бывает разный.
— Столбняк? — словно примеряя на себя это слово, сардонически усмехнулся Костич. — Скверное дело, но могло быть и хуже, — он снова разразился страдальческим каркающим смехом, от которого кожа ещё крепче обтянула обострившиеся черты лица.
— Что же могло быть хуже?
— Так я уже думал, что понемногу превращаюсь в мутанта! — кажется, Костич просто шутил, но вполне возможно, что подобные страхи его действительно посещали. Когда не управляешь собственными мускулами — ненароком всякое померещится.
Да уж, генетические мутации неизлечимы в принципе, а столбняк опасен, однако излечим. Только кто же будет его лечить здесь, в Столичной Елани, где нет ни медиков, ни больницы, а в больничном бараке расположилась мутантская школа?
— Кажется, надо поискать врача, — вздохнул Костич, — может, у Щепаньски спросить? А он, к примеру, у Дыры узнает, нет ли…
— За врачом придётся послать в Березань. Или лучше самим отправиться, — Ратко не поддержал тщетных надежд больного товарища. — Вся медицина там.
— Это точно?
— Само собой. До недавнего времени здесь, в Елани, гостил некий доктор Гроссмюллер, но он уже отправился обратно в Березань — вскоре после нашего сюда прибытия. Не знаю, добрался ли он, но больница-то там имеется. И если не Гроссмюллер, то хотя бы Погодин ещё сидит там с нашими ранеными.
— Да, — кивнул Славомир, — придётся всё оставить и тащиться к березанской больнице. Жаль.
— А чего жалеть? — Милорадович высказался прямо. — Можно подумать, мы здесь, в Елани, занимаемся чем-нибудь серьёзным.