Читаем Права нации. Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России полностью

Концепция автономизма, согласно которой евреям Российской империи следовало добиваться не только гражданского равноправия, но и коллективных национальных прав, была сформулирована историком и публицистом Семеном Дубновым (1860–1941) в конце XIX века. По определению самого Дубнова (не страдавшего ложной скромностью), «автономизм — название, данное Семеном Дубновым в 1901 году практической программе национально-еврейской политики в галуте [изгнании, др. — евр., то есть в диаспоре], каковая программа сложилась благодаря его отстаиванию национальной идеологии»[2]. «Письма о старом и новом еврействе» Дубнова (ряд эссе, опубликованных с 1897 по 1906 год) выстраивают политическую философию национализма диаспоры, сосредоточенного на требовании местного и национального самоуправления. Эта концепция проистекает из многовековой истории самоуправления в еврейских общинах Восточной Европы[3]. В сущности, Дубнов применял требования территориальной автономии, которые выдвигали другие национальные меньшинства Российской империи, к ситуации не имеющих собственной территории евреев: он настаивал на автономии в сфере образования, культуры и социального обеспечения общины и стремился к восстановлению самоуправления. При этом он призывал российских евреев отвергнуть «западную» модель эмансипации, следуя которой евреи отказывались от коллективных прав в обмен на индивидуальные гражданские права. В ключевом эссе «Автономизм» (1901) Дубнов провозглашал: «Новая эпоха должна сочетать гражданско-политическое равноправие евреев с той долей общественно-культурной автономии, какою пользуются другие нации, находящиеся в сходных с ними исторических условиях. Евреи должны добиваться одновременно гражданского, политического и национального равноправия, не жертвуя одним ради другого, как это было раньше»[4]. В годы, последовавшие за публикацией этого эссе, еврейский политический дискурс определенно сместился в сторону национальных прав и самоуправления и в нем вышли на первый план темы, заданные политическими сочинениями Дубнова. Хотя Дубнов считал правильным применять термин «автономизм» исключительно к своей собственной «практической программе», многие политические группы создавали программы, которые также можно назвать автономистскими, но внутри социалистической, сионистской или даже либерально-интеграционной платформы. При этом они разделяли позицию Дубнова: «…фундаментальным признаком [автономизма] является признание, что евреи существуют как нация, рассеянная среди других наций»[5].

Как и другие, в том числе нееврейские, националисты, Дубнов подкреплял политические требования историческими аргументами, находя в судьбе евреев параллели с судьбами других народов. Однако настойчивость, с какой он отстаивал свои идеи, проистекала из убеждения, что для евреев России тот исторический момент, когда появляется возможность эмансипации, подобен отвесному обрыву над морем ассимиляции, в которое уже успели броситься еврейские общины других стран, отрекшиеся от собственной национальной идентичности. Приверженцы автономизма стремились усилить российское еврейство во всех аспектах — языковом, культурном, политическом, — готовясь к моменту, когда и эта община поднимется на опасный обрыв. Как мы увидим, автономисты воображали себя бойцами, противостоящими ассимиляции, этому многоликому, меняющему маски врагу. Теперь мы знаем, что «ассимилированные евреи» Западной и Центральной Европы, которых описывал Дубнов, на самом деле прошли через более сложные процессы адаптации, чем он это себе представлял[6]. Но в данном случае важна не столько реальность, сколько взгляды автономистов на эмансипацию в странах Запада, страх перед ассимиляцией, грозящей им в стране проживания, и представления о том, как следует противостоять этой угрозе. Автономисты могли спорить о том, как выглядела еврейская автономия в прошлом и какой ей следует быть в будущем, но все они считали, что полноправие евреев в Российской империи, когда придет время, должно принять совершенно иную форму, отличную от сложившейся в государствах Западной и Центральной Европы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука