Правая рука князя Тьмы

– Ну, это понятно, – отмахнулась я. – Обвинять других в собственных поступках – неотъемлемая часть человеческой природы. А все почему? Если уж взялись за яблоко, то надо было доесть до конца. А так остановились на полдороге – теперь тысячелетиями мучаются, опыт накапливают.

– Что ты несешь, женщина?

Было очевидно, что терпению «святого» настал предел.

– А то, что никто никого и ниоткуда не изгонял, – отчеканила я, разом перестав изображать из себя деревенскую дурочку.

Вопреки ожиданиям, оспорил мои слова не священнослужитель, а мельник.

– Так что же мы, выходит, в раю живем? – хохотнул он.

Правда, тут же слегка пригнул голову и опасливо покосился на Волосатого: не стоит намекать при власть имущих, что жизнь в Торнфолке не вполне райская. Церковник, впрочем, этот нюанс не заметил или сделал вид, что не заметил. Зато выжидательно поглядел на меня, дескать, что же ты, отвечай!

– Конечно же, нет! – отозвалась я, внутренне дрогнув от одного лишь предположения. – Люди ушли оттуда в незапамятные времена. Вот только их никто не прогонял.

– Каким же дураком надо быть, чтобы самому уйти из рая! – не поверил мельник.

– Вот именно! – азартно воскликнула я, ловя его на слове. – Как раз дурак-то и не уйдет! Итак, что мы имеем? – повернулась я к другим слушателям. Кто-то взирал на меня с неодобрением, кто-то, наоборот, с затаенным восторгом, но большинство – просто с любопытством. – Первые люди вкушают яблоко и после этого оказываются за пределами рая. Что же это за странный фрукт? И фрукт ли? Ведь мы знаем, что буква – это символ, равно как и многие истории, этими буквами записанные. Кто помнит, с какого дерева был плод?

– Дерево познания добра и зла, – моментально ответил писарь, который не прочь был похвастаться собственной грамотностью, а заодно и отличной памятью.

Евласий одобрительно кивнул.

– Точно! – похвалила я. – А что такое добро и зло?

Заголосили, по-моему, все сразу: люди перешептывались, спорили, гадали, к чему я клоню.

– На этот счет все написано в великих книгах, – строго заявил Волосатый, пресекая на корню самую возможность полета фантазии.

– Отлично. – Я вовсе не собиралась спорить. – В таком случае, убийство – это грех?

– Конечно! – утвердительно кивнул священник. – Оно упоминается в перечне смертных грехов, самых страшных.

– Хорошо, – вновь согласилась я. – А когда волк убивает зайца, это грех?

Вот тут в зале поднялся настоящий шум. Кричали все одновременно.

– Да!

– Нет!

– Убийство – оно убийство и есть, неважно, человек или волк!

– Волк убивает не от злости, а чтобы поесть! Это не считается!

Евласию не сразу удалось перекрыть общий гомон. Но голос у него, как я уже упоминала, был зычный, а опыт, судя по всему, богатый.

– И на это есть ответ в святых книгах, – торжественно объявил он. – Заповеди написаны только для людей. «Не убий» – одна из них. Стало быть, на зверей сей закон не распространяется.

Он торжествующе посмотрел на меня, дескать, вот видишь, как истинно верующий человек щелкает все твои «сложные вопросы».

– На зверей не распространяется, – подтвердила я. – И вот что интересно: заповеди впервые упоминаются в святых книгах уже после изгнания из райского сада. То есть сначала для человека их не существовало. Точно так же, как и для волков.

– Потому что первые люди были идеальны сами по себе, – вытянул узловатый указательный палец священник.

– Однако же яблока вкусили, – напомнила я. – А что вы, святой отец, скажете насчет чревоугодия? Грех это?

– Понятное дело, грех, – важно кивнул он.

– А для собаки, которая клянчит у хозяина вкусно пахнущую кость? Есть у кого-нибудь собаки? – повернулась к другим посетителям я.

И, неожиданно для самой себя, заметила, что зал наполнился до предела. Некоторым уже не нашлось сидячих мест, и люди просто стояли, опираясь руками о спинки стульев и края столов.

– Есть! Есть!

Человек восемь замахали руками.

– И как? Грешны они? – полюбопытствовала я.

– Да из сплошных грехов состоят, заразы! – выкрикнул какой-то смешливый парень. – Но мы их за это и любим.

– Собака не знает, что грешно, а что нет, – вступился за свою любимицу его сосед.

– Вот! – воскликнула я с таким видом, будто готова была его расцеловать. – Не знает. Понятия добра и зла не заложены в природе. Растения, насекомые, птицы, звери, представления не имеют, что это такое. Они просто живут так, как живется. Если добудут вкусную пищу, поедят. Если для этого надо убить, убьют. Если кто-то приблизится к их детенышам, порвут на части – и угрызений совести не испытают. То ли дело люди. – Я изобразила крайне взволнованное лицо. – Правильно я поступил или нет? Имел ли право насладиться сочным мясом, или меня за это отправят в ад? А если солгал? А если солгал, но во благо? А если убил, но защищаясь?

Зал притих. Одни слушали, посерьезнев, другие со смешками, но эти смешки свидетельствовали о том, что люди узнавали в моих описаниях себя.