Правая сторона

Разожгли пожарче костер. Анисим приволок кедровую колодину, закатил в огонь. Эта колодина долго греть будет, всю ночь.

Артем долго не спал, ждал Ивана. Прислушиваясь к ночным звукам тайги, думал, почему Иван не захотел взять его с собой, может, лесничему захотелось побыть одному? Скорее всего, так и есть. Задумчив сегодня Иван.

Некоторое время Артем дремал, ворочаясь с боку на бок. Грел то спину, то грудь, то ноги, удивляясь мужикам, которые преспокойно спали на кедровом лапнике и, кажется, не чувствовали ни жары, ни холода — привычные ко всему.

На какое-то время он забылся и проснулся от явственного цоканья подков. Рядом с ним лежал, закутавшись в штормовку, Иван, а в стороне, на фоне звездного неба, маячили угольные силуэты всадников. У переднего за плечами торчал ствол карабина.

Звеня удилами, кони подошли ближе. Всадники посмотрели на спящих и неторопливо спешились.

— Подъем! — ласково пропел Гаврила Афанасьевич. — Давайте, мужики, пора. А то все проспим, — он нисколько не удивился, увидев тут Анисима с Тихоном. Рассудил, что прислал Глухов — для какой-нибудь помощи.

Иван поднялся. Гаврила Афанасьевич говорил ему:

— Ты, Прокопьич, с Павлом Васильевичем едешь вниз, а мы тут останемся, на перевале. В случае чего, дудкой дашь знак, и мы придем свежевать тушу. — Кугушев гордился своим положением. Ни к кому другому, а к нему приехал поохотиться такой уважаемый человек.

— Ясно, ясно, — сонно отвечал Иван. Он достал из рюкзака нож, прицепил к поясу под штормовку. Вынул завернутую в тряпицу кедровую дудку. Легонько продул, сунул в боковой карман штормовки.

Небо едва посветлело. На востоке, над тенями хребтов, проклюнулась робкая алая полоска. На лиственнице уже ссорились кедровки, вскрикивали визгливо — с утра пораньше.

— Вы готовы? — спросил Иван спутника.

— Да, да, разумеется, — ответил тот торопливо и поправил на голове капюшон. — Свежо как. — Заметил Анисима. Кивнул ему и тут же, ссутулившись, отвернулся.

Иван посмотрел на Артема, сидевшего у костра. Артем не видел глаз Ивана — скрывала темнота, но чувствовал их, ощущал на себе. Снизу лесничий казался огромным, тьма увеличила его силуэт, раздвинула в ширину и высоту.

Силуэт лесничего качнулся, зашагал в утреннюю синь долины, стелющуюся под ногами в зыбком тумане.

Мшистая тропка пружинила под ногами, приятно на нее ступать. С горы — не на гору. Успевай переставлять ноги с места на место.

В низкорослом пихтаче спугнули невидимую стайку рябчиков. Слышно было, как птицы шарахнулись от людей в темный ельник.

Не останавливаясь, спускались вниз, в расходившийся туман, и скоро достигли долины. Туман парным молоком лежал на травах. Роса на листьях матово светилась. В камнях звенел ручей. Иван остановился, подумал и свернул к ручью.

Между камней, поросших зеленоватым лишайником, проступала быстрая черная вода. Пошли по течению, шурша высокой мокрой травой, обходя скользкие глыбы камней. Иван остановился на лысом бережке, низко оплывшем над водой.

— Глядите, — сказал он, отступая. Павел Васильевич стал смотреть на журчащую ледниковую воду, от вида которой пробирала дрожь, на кусты карликовой березки и молочая, обступивших берега. Иван объяснил: — Вниз глядите, под ноги.

На влажной почве проступали следы — глубокие отпечатки раздвоенных копыт. На их дне блестела вода, просочившаяся из земли.

— Это маралий след? — догадался Павел Васильевич, чувствуя себя неловко: пришел убить зверя, следов которого не знает и без помощи провожатого не нашел бы их.

— Маралу́шка прошла, — проговорил лесничий негромко. — У быка копыто округлое, а у маралухи лодочкой. Видите, удлиненная такая туфелька.

— Ишь ты, туфелька, — добродушно усмехнулся Павел Васильевич, вспомнив, что этого проводника директор нахваливал и, судя по всему, не зря. Знающий проводник, ничего не скажешь. Молчалив только. Павел Васильевич пытался вызвать спутника на разговор, но тот отвечал неохотно, и Павел Васильевич тоже замолчал. Но не обиделся. Слышал, что таежники — молчуны.

Они находились у подножия склона, редко поросшего пихтачом, карликовой березкой. Кое-где громоздились кедры, не слишком высокие, но коренастые, с могучими стволами и раскидистой кроной.

Место Ивану понравилось. Он вынул кедровую дудку, напоминающую рожок, осторожно приложил к губам.

Резкий серебряный звук пронесся над долиной, такой неожиданный и странный, что Павел Васильевич на мгновение онемел. Это был крик молодого быка, таинственный и прекрасный. Наступила осень, и ему, созревшему, страстному, колкий горный воздух будоражит кровь. Истомленный одиночеством, он зовет самку. Это его первый крик, неуверенный, ломкий и нетерпеливый.

Замер рев, ответом — эхо прокатилось по горам, пронеслось над затаившейся долиной, над перевалом и замолкло где-то далеко-далеко.

Павел Васильевич зачарованно смотрел, как Иван снова поднимал дудку, как набрал воздуха в грудь, все это — и сам проводник, и этот звук — казалось ему воскресшим из давно забытой сказки.