Правда

– Мое решение было вызвано, прежде всего, тем, что я желал установить непробиваемую стену между собой и другими людьми, – тихо и бесстрастно начал свой рассказ журналист. – С детства я любил изучать историю древней Руси и литературу. Самым доступным способом совместить свои интересы в работе можно было, став учителем. Но такой судьбы я себе не прочил, поскольку эта профессия у нашего поколения не считалась престижной.

Мне не хотелось, чтобы надо мной как в школе потешались из-за правильной речи и мягкого характера, а также из-за того, что я не сумел ничего добиться в жизни. Потому я посчитал журналистику удачной областью для того, чтобы совместить возможность стать успешным среди людей и любимое дело. Для журналиста ведь главное – уметь добывать информацию, и чем изворотливее он, тем лучше его карьера. То, какой он человек и чем отличается от других, всегда оказывается на последних местах.

Отучившись, я устроился на работу в крупный исторический журнал. Завязывая все больше новых знакомств на интервью и различных фуршетах, я был доволен тем, кого люди видят во мне. Я работал усердно, старался браться за разные темы, изучал информацию из различных, ранее не доступных мне архивов. Но со временем стал понимать, что большинство людей находит мое занятие пустым и даже грязным. Они считают журналистов чем-то вроде падальщиков, бросающихся на любую попавшую к ним добычу.

Изучив все темы, которыми занимается наш журнал, я и сам увидел, что в основном это описания скандальных ситуаций в различные исторические периоды, а также негативных персоналий, с ними связанных. Мне стало неприятно от осознания этого, а также от того, что я старался угождать людям, увлеченных подобными интересами. Поэтому я решил скрыться от лишних взглядов.

Тогда же я пришел к своему другу, у которого всегда скрывался во время переживаемых трудностей, и рассказал ему о своих внутренних противоречиях, и он принял все это с сердечной теплотой. Тогда же я понял, что полон нереализованных идей, которые прятал долгие годы из-за их несоответствия стандартам журнала, в котором работал. Потому, заручившись поддержкой друга, я решил открыть свое издательство, где мы стали писать статьи только на те темы, которые нас интересовали.

Выдержав короткую паузу, журналист позволил себе приоткрыть душу, и оттуда пролилась горечь сожаления. Тон его голоса в результате сменился на более высокий и тревожный:

– Теперь я понимаю, как это было глупо, всю жизнь искать оправдания в глазах других людей. Я думал, что только так сумею защитить себя: сливаясь с тем, что считается общепризнанным, и будучи незаметным. Но я не мог признаться себе, что мне не нравится, как я живу, потому что тогда пришлось бы что-то менять, а я был для этого слишком слаб. Сознательные установки не давали мне почувствовать себя полноценно свободным человеком. Ведь на самом деле я хотел быть крутым парнем, являющимся во всем лучше других и не зависимым ни от чьего мнения, но на практике это у меня никогда не выходило.

Как же это важно – просто принять себя, не задумываясь о своем месте в обществе, и сразу дать себе то, что так желанно душой. Я должен был сразу поделиться своими интересами с другом и начать с ним совместный проект, пустив в ход весь свой талант. Тогда бы я не терзался душой столько времени, а друг бы мой не пропал.

На этом журналист замолчал. Морена чувствовала, как душа его наполняется грустью. Впервые она ощутила его внутреннее тепло, которое раньше он так тщательно скрывал.

Состояние журналиста еще не являлось полной уверенностью, но он уже научился поддерживать внутреннюю защиту, не оборачивая ее против других людей и не закрываясь от них.

Глава 12. Воспоминание

«Правильные мысли, ставшие результатом духовной работы, способны развивать душу» – пришло к журналисту как-то раз в голову. И тогда же Морена обратилась с вопросом:

– Знаешь ли ты о том, что все твои умозаключения слышны только мне, и после того, как ты вернешься в сознание, ты забудешь их? Волнует ли тебя то, что никто так и не сможет воздать тебе за них похвалу, хотя ты считаешь себя этого достойным?

Журналист знал, что вопрос с подвохом и является провокацией, потому сразу обратился к своим ощущениям. Единственное, что отобразилось у него: волнение за то, что он не мог ничего записать. Потом же он вспомнил, что все его мысли уже преобразили его душу, и не имеет смысла возвращаться к ним. Этим он успокоил себя и потому не нашел, что ответить Морене.