Правда

Кроме этого в ходу язычников было понимание, что бог живет внутри них, и потому каждый человек считался совершенным, сильным и чистым. И это не являлось гордыней, а было лишь необходимостью соблюдать важный нравственный принцип: всегда оставаться честным с самим собой. Поступишься им – лишишься совершенства.

И люди, рождаясь в среде с таким мировоззрением, вырастали более нравственными, ответственными и зрелыми, чем те, которые умом, исполненным страха нарушить религиозные заповеди, пытались понять те состояния, которые достигаются лишь с помощью ощущений. Поскольку каждый раз, встречаясь с определенным внутренним изменением, язычники не рассматривали греховное оно или нет, в силу того, что такого понятия у них не было, а, зная о том, что это естественно и богоподобно, просто начинали изучать себя. Сказки и мифы, усвоенные язычниками с детства, являлись в этом процессе помощником, поскольку в своих сюжетах скрывали информацию о возможных архетипах личности и ситуациях, связанных с ними.

И тут журналист осознал эту разницу возможностей ума и души, и понял, сколько всего не досягаемого умом таится в простых ощущениях. Ум исключает свободу выражения, требуя логических обоснований, не признает образности мышления, требуя четких описаний. Он не способен дать душе ощущение благости от одного только осознания свободы от всяких границ, которую всецело предоставляют силы души.

Он воодушевился этим и продолжил:

– Ведь нет никакого иного пути, чем тот, который выбирает для себя сам человек. Он строит свою жизнь согласно внутренним потребностям. Никто не может указать ему, куда идти, и давать наставления о том, как жить. Потому боги дали мне указание непрерывно наблюдать за своими ощущениями, ведь только так я смогу найти собственный смысл жизни.

– Твой рассказ складен, и намерения твои кажутся чистыми, но отпустить тебя без борьбы я не смогу, – с досадой заметил змей. – Так уж у нас заведено, не обессудь.

– Чем же мне драться с тобой? – приняв вызов на бой, спросил журналист. – Ведь оружие с собой я не брал.

– Да вот хотя бы, возьми меч-кладенец у моего брата, – сказал змей и пальцем указал куда-то слева от журналиста. – Ему-то он больше не пригодится.

Журналист посмотрел налево, пытаясь найти еще одного змея, но ничего не увидел, кроме огромного валуна. На это змей усмехнулся, подошел к тому валуну, отодвинул его, и оттуда показалась кем-то отрубленная змеиная голова. Она была еще живая, потому, как только ее вытащили на свет, она открыла свои глаза. Вытащив огромный язык, голова протерла то, что являлось ее мордой, вернув ясность своим глазам. После этого она пристально посмотрела на журналиста и сказала ему:

– Здесь, подо мной ты найдешь меч, что сразит моего брата. Если сможешь ты поднять его, то быть ему твоим, и вся сила его будет тебе принадлежать.

Голова откатилась в сторону и открыла взору журналиста меч, воткнутый в камень. Журналист собрал всю свою волю в обеих руках и взялся ими за рукоять. Потянув ее на себя, он, сам тому не веря, извлек меч. После этого журналист поднес его лезвие к губам и прошептал:

– Помоги мне, меч, одолеть врага моего, ибо без твоей помощи я не справлюсь.

И тот тут же засиял, словно солнечный луч, и раскалился, оставив холодной только рукоять.

Журналист помнил из сказок, что змей всегда заслуживал смерти за совершенные им деяния: разорение селений, убиение скота, воровство невест, но личной неприязни к нему не испытывал. Он понимал, что должен совершить убийство, как дань давно сложившемуся обычаю, хотя так и не разобрался с причинами его создания.

Змей, готовый к битве, встал перед мостом, заграждая вход на него. Журналист уже занес над своей головой меч и собрался отрубить змею голову, как вдруг внезапно кончился пыл его, и он с сожалением сказал:

– Не могу я убить тебя, хоть и по-иному написано в сказках. Видимо не богатырь я. Но только чую, что, сделав то, что должен, я совершу ошибку.

– Не убив меня, дальше ты не пройдешь, – разделяя печаль журналиста, сказал змей.

– Кто-то, как и я, тоже не смог совершить этого, – подметил журналист. – Что же случилось с тем, кто отрубил тебе все головы, кроме последней?

На это, склонив голову к земле, змей с грустью ответил:

– Сгинул он в безызвестности, поглощенный морем-океаном, так и не поняв простую истину, гласящую: «Если начал ты какое-то дело, то доводи его до конца».

– Далеко ли отсюда до моря-океана? – неожиданно для себя спросил журналист.

– Не дальше, чем протяженность Смородины, – уже бодрым голосом говорил змей, – поскольку по своему окончанию она впадает в него.

Журналист, только представив, как его предшественник плывет по наполненному лавой руслу, понял, что не желает разделить его судьбу. Спастись от нее можно было бы, не начиная бой вовсе, но эта возможность им уже была использована. Тогда он стал думать, есть ли еще способы избежать противостояния.

– Тебе нужно снести всего одну голову, чтобы пройти по мосту, – крикнула отрубленная голова, лежавшая на земле.