Правда и блаженство

— Моя первая жена была очаровашка. Аллочка Мараховская, — повел рассказ Алексей. — Замечу вам, Вика, в каждой еврейке есть изюминка. Не в обиду будь сказано русским красавицам, у еврейских девушек есть козырной шарм. Многие русские гении теряли от них головы… С Аллочкой мы учились в университете. Я познакомился с ней еще до армии. У нас так все здорово складывалось. Она даже пошла против воли отца. Он мечтал выдать ее замуж за еврея стоматолога. Но она согласилась принадлежать мне. Только недолго… Семейство Мараховских потянуло в Израиль. Мне же в земле обетованной делать нечего. Пришлось расстаться. Там Аллочка вышла замуж за раввина. Возможно, моя дочка Жанна меня уже не помнит. Ей всего было шесть годиков… — с грустью добавил Алексей.

— А вторая?

— Второй брак был коротким и каким-то нечаянным. Мы и двух лет не протянули. Звали ее Эльза, — переключился Алексей. — Она была чертовски ревнива и чопорна. Скандалы закатывала. Посуду била. Визжала от ревности. Даже рождение ребенка не образумило… — Упомянув о ребенке, Алексей опять потускнел. — Говорят, если Господь хочет наказать человека, он поселяет в его душу ревность и зависть… Но все кончилось легко и даже потешно. Она сбежала с теннисистом из Норвегии. Эльза была наполовину норвежка. Ее дед происходил из какого-то королевского рода. Она этим очень гордилась. Сын Олег стал Олафом. Он не знает русского языка, и у него другой отец.

— Теперь — про третью! — потребовала Вика.

— О! Третья? Наталья — театральная актриса. Но про нее — ни слова! Выйдет перебор, — твердо обсек Алексей. — Про себя расскажите!

— Стоит ли омрачать предстоящий вечер моими жалкими воспоминаниями? — литературно и многословно сказала Вика и весело и откровенно посмотрела в глаза Алексею.

Он мягко притянул ее к себе и поцеловал в щеку:

— А знаете, Вика, тайный смысл вашего имени? Ваше имя несет в себе сентиментальную задумчивость, утонченность, изысканную чувственность. — Алексей сочинял слёту, в рукописи Яна Комаровского до имени «Виктория» он не докопался. — Этакая плакучая ветла на берегу русской реки.

Вика открыто, громко рассмеялась, сама потянулась к Алексею и поцеловала его в щеку.

Что-то опять в нем шевельнулось. Он знал, что так просыпается любовь. Так она начинает затягивать в водоворот, кружить, вертеть на середине русла, на самой стремнине…

Но покуда голова еще не шла кругом. Он плыл на лодке влюбленности по ровной прибрежной глади. Он сидел не за рулем на душном сквозняке в «вазовском» салоне, — стоял на корме, держал в руках длинное весло и отталкивался от синей упругой воды. Вика, с раскиданными по плечам волосами, улыбающаяся, полулежа устроилась на носу, опускала ладонь в реку, черпала пригоршней воду и брызгала на Алексея. Вика смеялась, Алексей смеялся тоже. Лодка катилась в неведомое, будоражившее пространство, на свет сверкающего на воде, ослепляющего солнца. Сейчас это было самым главным и неумолимым, ради чего стоило жить и плакать от невыразимого счастья.

Плыви, лодочка, плыви!

Зашторив окна, вырвав из розетки вилку телефона, отключив звонок в прихожей, отгородившись от всего-всего мира, он пил с Викой шампанское. Он уже перешел с ней на «ты». Он все ближе и ближе был у края счастливого безумия, в которое не терпелось впасть… Алексей уже целовал Вику беспрестанно, он уже вкусил нежность ее губ.

— В первый раз меня поцеловал мальчик в шестом классе, — тихо рассказывала Вика. — Он учился в восьмом. Потом он сказал мне, что самое главное в жизни — любовь.

— Умный мальчик! — похвалил Алексей, он и сам был готов твердить об этом ежесекундно.

— Я его любила и плакала, — призналась Вика.

— Зачем же плакать? Надо было просто любить…

— Я тогда была маленькой и глупенькой. И верила мужчинам… Я хочу принять душ.

— Можешь принять ванну. С удовольствием искупал бы тебя в шампанском.

— Фу! Это так противно! Ванна холодная, шампанское сладкое, липкое…

— Тебя уже купали?

— М-м, не-ет! — ответила Вика, поморщившись. — У тебя найдется для меня белая рубашка? — В ее синих глазах вдруг замерцал блеск — блеск страсти и счастливого отчаяния. — Я станцую для тебя. Вот здесь. На столе! Подбери ритмичную музыку. Можно Стива Вандера… — Она порывисто встала, направилась в ванную, на ходу расстегнула боковую молнию на юбке.

Лодка не то что поплыла — помчалась под парусом из белой сорочки Алексея…

Из ванной Вика вышла красавицей танцовщицей — будто из американского мюзик-холла. В просторной белой сорочке, подпоясанной тонким золотистым пояском, с глубоким распахом на груди, с тесьмой на голове, как повязывают киношные индейцы. У нее блестели губы, напомаженные блеском, у нее искрились от блесток накрашенные тенями веки, глаза казались огромными в окантовке удлиненных ресниц.

— Стол крепкий? Выдержит? — спросила Вика.

— Выдержит!

Она резко стащила с пустого стола скатерть, выкрикнула:

— Ну! Музыку громче! — И ловко, белой пантерой, запрыгнула на танцевальный пятак.