Правда и ложь истории. Мифы и тайные смыслы ХХ века

Таким образом, благодаря в основном стратегии «социал-империализма» революционная опасность социализма на рубеже веков миновала. Но понимали ли это дворяне и буржуазия? Видимо, нет. Официальной целью европейских социалистических партий и Социалистического интернационала оставалась революция. И хотя большинство социалистических лидеров незаметно перешли к реформистскому социализму, шумное меньшинство оставалось верным революционной ортодоксальности Маркса. Кроме того, начальные годы 20-го века, так называемая «прекрасная эпоха», были временем больших общественных потрясений, с демонстрациями, волнениями и забастовками.

«Волны пролетарской агитации» захлестнули промышленно развитые страны. В Великобритании период с 1910 г. до 1914 года назывался и описывался как «великие волнения», «как годы, беременные революционной угрозой». В России же, например, ситуация была еще хуже. Как выразился один аристократ, «нам вот-вот предстоит испытать то, чего никто не видел со времен набегов варваров». Особенно пугали элиту многочисленные крупные стачки, которыми руководили все более крупные, более воинственные и более требовательные профсоюзы. Элита видела в них предвестников неминуемой великой революции.

Почти так же травматичны для дворянства и буржуазии были крупные победы на выборах социалистических партий в Германии, Франции, Бельгии и даже в США. Эти победы показывали, что социалистические партии пользуются большой поддержкой и мелкой буржуазии. В парламентах социалисты становились все более и более многочисленными, и им удавалось добиваться все новых и новых уступок в виде демократических реформ в политической и общественной сферах. И чем же все это закончится? Самым большим страхом правящих кругов была возможность того, что рано или поздно социалисты завоюют в парламентах большинство, а затем с таким же успехом смогут реализовать свои планы по общественной «великой трансформации», как они сделали бы это путем революции.

В многонациональных странах, помимо призрака социальной революции, бродили и призраки революции национальной, другими словами, восстания этнического или языкового меньшинства. В Великобритании например, ирландский вопрос вот-вот должен был вылиться в гражданскую войну. В Австро-Венгрии были очень неспокойны славянские меньшинства. А в Бельгии большое беспокойство вызывал «фламандский вопрос». Проблемные меньшинства в собственных странах были опасны, но еще большую угрозу представляли собой миллионы так называемых «цветных», считавшихся неполноценными людьми в колониях вроде Индии и в полуколониях вроде Китая. В этой стране, где европейцам ранее уже пришлось подавить антизападное восстание — так называемое «Боксерское восстание», в 1911 году победила революция, в результате которой, как и в «отвратительной» Французской революции 1789 года, монархии пришлось уступить место республике. Ее лидер, националистический политик Сун Ятсен, проявлял гораздо меньше покорности в отношении Запада, чем прежний имперский режим. В Европе вновь возникла фобия — страх перед «желтой опасностью».

И последнее, но не менее важное: существовавший порядок, который был патриархальным и подавляющим женщин, также подвергался давлению в борьбе за эмансипацию тех, кто тогда еще общепринято именовался «слабым полом». В Британии так называемые суфражистки боролись за избирательные права для женщин, за сексуальную революцию и во многих случаях одновременно за пацифизм и социализм. Элита была не в восторге от них, и один из ее видных членов, писатель Редьярд Киплинг выразил опасение, что Альбион будет «лишен мужественности» и тем самым станет бессильной в военном отношении нацией, обреченной вылететь из рядов великих держав.

И здесь война, по преимуществу мужское занятие, казалось, могла предложить решение проблемы.

На самом деле, дела у элиты все еще обстояли замечательно, просто-таки превосходно. Для истеблишмента это время действительно было прекрасной эпохой, золотым веком. Хотя им приходилось пойти на демократические уступки, буржуазия и (особенно) дворянство все еще прочно сидели в седле власти. Еще почти нигде не было настоящей демократии в смысле политического участия и социального обеспечения для плебеев.

В то же время элита чувствовала себя осажденной со всех сторон и жила в полном страхе перед революционной опасностью. Но насколько велика была эта опасность в реальности? Разразится революция завтра, или, может быть, ее не будет вообще никогда?

Ситуация была неясной и неопределенной, напряжение — невыносимым. Уступки не были решением проблемы, уступок и без того уже было сделано слишком много. Нужно было твердое средство, радикальное и окончательное решение всех проблем. И этим решением была война, Великая альтернатива революции, как показал ход истории со времен Французской революции, и о чем во весь голос вещали многие интеллектуалы.