Правда и Небыль

– А вы, Ирина Васильевна… – Юрьев добавил в голос теплоты, – подумайте, как нам быть, если экспонаты не отыщутся к открытию. От этого зависят наши дальнейшие действия, – подчеркнул он.

Пиарщица немного расслабилась: она поняла, что ей по-прежнему доверяют и с её мнением считаются. Лицо Дроновой разгладилось – и тут же приняло деловое, озабоченное выражение.

– Конечно, подумаю, – быстро сказала она. – Дайте мне хотя бы два часа…

– Да хоть три. Только вдумчиво так прокачайте ситуацию, Ирина Васильевна, – дожал Юрьев. – Но и не тяните. И вообще, шуруйте, ребята, на всех скоростях. На всех скоростях, на наших костях. Как тот участковый из анекдота, который корову по горячим следам быстро сумел найти.

Гоманьков, вставая, позволил себе улыбнуться. Видимо, смысл сценки от него не ускользнул.

Улыбнулся и Алексей Михайлович. Его немного отпустило. Проблема перестала быть только его головной болью: часть тяжести приняли на свои плечи коллеги. Достаточно опытные и компетентные, чтобы на них можно было положиться. Да и сама раздача указаний действовала на председателя правления не хуже психотерапевтического сеанса, возвращая ему на время упущенное чувство контроля над происходящим. А Юрьев любил контролировать абсолютно всё вокруг и умел это делать. Обычно не очень заметно для окружающих, но охватывая всё и вся. Так уж он был устроен.

Рано ласты склеивать, решил банкир. Посмотрим, куда кривая вывезет.

11:00. Юрьев

Москва. Шишов переулок

После разговора с Гоманьковым и Дроновой Юрьев поспешил в Арт-музей. Люди, хорошо знающие окрестности банка и не путающиеся в тихих близлежащих улицах, переулках и подворотнях, могли напрямки дойти до музея минут за пять – семь. Дорога на машине требовала в два-три раза больше времени. Это если сильно везло и удавалось доехать без пробок. Раньше через Шишов переулок на автомобиле удавалось долетать до владений Грачёвой минуты за три-четыре. Но год назад московские власти зачем-то решили сделать движение по переулку односторонним. Логику людей, принимавших решение, понять было ну никак невозможно. Совсем. Люди на чём свет стоит материли высадившихся в столице оленеводов, не знающих и, по-видимому, не сильно любящих переданный им на кормление оккупированный город, плевались и ругались, но сделать ничего не могли.

Юрьев застегнул плащ и двинулся в путь. Право на свободу передвижения было завоёвано по итогам противостояния с начальником службы безопасности. Гоманьков, зная любовь руководителя к прогулкам, поначалу приставил к шефу охрану из числа бойцов частного охранного предприятия. Неуклюжие, как дореволюционные комоды, громилы ни на шаг не отставали от сопровождаемого лица и, не смущаясь, с наивной деревенской простотой, громко докладывали по в рации о каждом шаге банкира: «Объект зашёл с бабой в кафе». Их звонкие, бодрые голоса слышал не только дежурный по смене, но и тот, кто именовался объектом. И ещё журналистка, которой тот намеревался дать интервью в кафе. Та вообще обиделась, услышав, что её назвали «бабой». Женщиной она была, мягко говоря, не самой симпатичной, но о себе думала иначе. Юрьев потом в лоб и без нюансов, до слёз понятно разъяснил Гоманькову на понятном ему русском языке всё, что думает о простых сельских парнях, взятых в банк после семи лет службы в СОБРе и до сих пор считавших, что в Москве они находятся в такой же «горячей точке», как в Гудермесе. Ну или почти в такой.

Гоманьков ошибки признавал, каялся, посыпал голову пеплом, но упорно не хотел капитулировать. В результате его усилий охрана медленно, но верно становилась вежливей. Банкир стал слышать, что людей, с которыми он встречался на улицах и в кафе, стали называть не мужиками и бабами, а мужчинами и женщинами, а потом (после очередных замечаний) даже романтично – именами цветов («василёк и одуванчик зашли в Шишов переулок»). В конце концов переговоры по рации стали вестись совсем незаметно. Но это не избавляло от навязчивого сервиса, и банкир тогда попытался решить проблему радикально. Нет, он не стал ничего приказывать. Гоманьков, как старый солдат, любой приказ безусловно бы выполнил, но это было бы слишком просто и не совсем правильно. Ивана Ивановича надо было убедить, что было совсем нелегко. Юрьев пригласил коллегу на ланч и попытался вразумить его.

– Дружище, за мной нет смысла охотиться, – увещевал несговорчивого чекиста банкир. – Я как тот неуловимый Джо из анекдота про ковбоя, которого не ловят потому, что он никому не нужен. Ты же знаешь, я больше тебя о своей безопасности забочусь. Специально у нас всё устроено так, что я сам ни одного вопроса решить не могу. В конторе рулон туалетной бумаги без коллегиального одобрения и тендера купить нельзя. Кредиты только кредитный комитет выдаёт. Я туда даже не хожу. С клиентами не встречаюсь. От меня ничего не зависит. Сижу тихо, как мышка, примус починяю. Только жене и детям нужен, а так толку с меня как с козла молока.