Основной источник, на котором основываются выводы вышеназванных авторов в изображении П. 3. Ермакова среди «главных», а именно рядом с А. Г. Белобородовым и вместо Ш. И. Голощекина, — это приведенный фрагмент показаний Проскурякова. В действительности же Ермаков до позднего вечера 16 июля 1918 г., то есть до самого момента расстрела, в доме Ипатьева не бывал. Это видно из его собственных свидетельств и воспоминаний знавших его прежде охранников, других участников событий. В частности, чекист М. А. Медведев (Кудрин), описывая момент расстрела, отмечал: «Николай II, царица и Боткин внимательно разглядывают меня с Ермаковым, как людей новых в этом доме»97
. То же говорил другой палач, начальник внешней охраны П. С. Медведев: к моменту казни «прибыли два члена чрезвычайной следственной комиссии, один из них, как он узнал впоследствиии, был Ермаков... родом из Верх-Исетского завода»98, Ермаков с апреля по середину июня 1918 г. находился в госпитале на излечении после ранения, полученного в конце марта в Оренбуржье. О его ранении и пребывании в госпитале сохранилось много свидетельств. Сам Ермаков писал: «Во время крупного боя под городом Троицком, около Черной речки 28 марта 1918 года я вел свой отряд, бил в лоб противнику. Операция была удачная, противник дерзко дрался, но был сбит. При схватке на передней линии я был тяжело ранен в живот... лежал в госпитале в г. Свердловске; в это время вспыхнуло восстание на Верх-Исетском заводе белогвардейцев в июне 1918 г. ...когда я узнал, что творится, я больной ушел из госпиталя, принял на себя ответственность военного комиссара и начальника отряда. Белогвардейские банды были ликвидированы. ...Одновременно получилось Невьянское восстание... я выехал с отрядом на подавление... Это удалось»99. О тяжелом ранении, госпитализации, передвижении Ермакова весной на костылях, появлении его в доме Ипатьева лишь в ночь на 17 июля впервые писал и хорошо знавший его по боям в Оренбуржье бывший охранник А. А. Стрекотин. Все вышеизложенное происходило с Ермаковым до развязки в доме Ипатьева, вне его стен. Из-под Невьянска Ермаков вернулся только к июлю, и ему, как он отмечал, «выпало большое счастье» поучаствовать в расстреле. Будь Ермаков, отличавшийся исключительным хвастовством, эгоцентризмом, в ДОНе до расстрела, в числе организаторов и руководителей всего дела, он не преминул бы об этом рассказать, и не раз, в подробностях, но он всегда вел речь лишь об участии в самом расстреле и захоронении, не более. Это уже исключает факт появления Ермакова в Ипатьевском доме постоянно, ранее 16 июля. Проскуряков говорил о приходах «пузатого» вместе с Белобородовым многократно — «при Авдееве, и при Юровском» (в бытность их комендантами одного за другим) «всегда я видел их обоих приходящими вместе», «во вторник утром (имеется в виду 16 июля. — И. П.) прибыли Белобородов с пузатым»100. Заметим, что иронизирование М. Хейфеца по поводу того, что Голощекин не мог быть одновременно и в Кремле, и в Екатеринбурге, в доме Ипатьева, — напрасная затея, Голощекин был в отъезде лишь примерно с конца июня до утра 14 июля. Проскуряков говорил о тех посещениях на протяжении длительного времени пребывания Царской Семьи в екатеринбургском заключении, то есть в мае-июле (с момента включения его в охрану), в том числе в последний день, вторник 16 июля. Приход в этот день Голощекина с Белобородовым отмечали многие, в том числе и Я. X. Юровский101. Проскуряков сказал, что, как его информировал П. С. Медведев, этот «с брюхом» жил в Американской гостинице102. Голощекин действительно имел кабинет и в этой гостинице, где размещалась облчека. В последние дни он проводил там много времени. Ермаков же, местный визовский житель, не входивший в ЧК, просто-напросто проживал у себя дома.