Бывший член президиума Уралоблчека И. И. Родзинский отмечал: «...Самое ответственное было, чтобы укрыть, чтобы следов не осталось, чтобы никто использовать это не мог в контрреволюционных целях. Это самое главное было. А об этом и не думали. И это дело пошло на откуп Ермакову; что ли. Товарищ такой был. Считали, он местный человек, он все знает, как упрятать, а куда он думал упрятать — никого это не интересовало. Он у нас в ЧК не работал. Он был известен как местный человек, и руководство местное решило, что вот, мол, он знает чего, куда и как. Привлекли его для этого, и получилось с этим знаете страшенное дело»93
. Потом, как мы увидим, Ермаков и с «надежным» захоронением не справился. Рабочий Ермаков, в прошлом и в 1918 г. совершавший убийства и ограбления, умом или хитростью не отличался. И в дальнейшем, в ходе гражданской войны, и после нее, несмотря на заслуги перед партией в расстрельных делах, карьеры он не сделал, остался на службе в низах карательной системы. Во время эвакуации летом 1918 г. в Пермь он по-прежнему значился просто членом партии, слесарем ВИЗа, командиром того же поселкового отряда94. И далее Ермаков был на невысоких командно-комиссарских должностях. После гражданской войны служил в милиции, в тюремно-лагерной системе местного масштаба95, а в 1934 г., всего лишь пятидесятилетним, отправлен на пенсию (прожил еще почти 20 лет, до весны 1952 г.), по существу, за непригодностью для руководящей работы и в карательной системе. В его служебных характеристиках значилось: «Охватить вполне административную работу не в состоянии. Отсутствует умение применять знания на практике». А насчет возможности приобретения им этих самых знаний говорилось: «Интерес к научным дисциплинам у тов. Ермакова отсутствует. В политической обстановке ориентируется с замедлением»96. Не оказавшись в чести у большевистской власти, не получив от нее ни единой награды, он остался на всю жизнь глубоко обиженным, обойденным и стал сам создавать легенду о себе-герое, распространяться безудержно об особых заслугах перед революцией и партией вплоть до приписывания себе присутствия в октябрьские дни 1917 г. на крейсере «Аврора», участия в обстреле Зимнего дворца, хотя там, в столице, он вообще тогда не был, находился в Екатеринбурге. Идя на вымыслы вроде присутствия 25 октября 1917 г. на «Авроре», Ермаков тем более раздувал и всячески «расцвечивал» свою роль в деле о Царской Семье: в нем-то он действительно участвовал, можно было дать волю фантазии! Исследователь воспоминаний Ермакова имеет дело с фантазиями больного воображения.