Правда истории или мифология? Пограничные войска НКВД в начале Великой Отечественной

2. Попавшим в окружение врага частям и подразделениям самоотверженно сражаться до последней возможности, беречь материальную часть как зеницу ока, пробиваться к своим по тылам вражеских войск, нанося поражение фашистским собакам. Обязать каждого военнослужащего, независимо от его служебного положения, потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находиться в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен — уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи»[281].

Не прошло и месяца, как 12 сентября 1941 года была подписана Директива Ставки № 001919. В первых ее строках было дословно сказано следующее:

«Опыт борьбы с немецким фашизмом показал, что в наших стрелковых дивизиях имеется немало панических и прямо враждебных элементов, которые при первом нажиме со стороны противника бросают оружие, начинают кричать «Нас окружили!» и увлекают за собой остальных бойцов. В результате дивизия обращается в бегство, бросает материальную часть и потом одиночками начинает выходить из леса. Подобные явления имеют место на всех фронтах»[282].

На этот раз для борьбы с «подобными явлениями» предполагалось не ограничиваться одними только угрозами ареста семей, но и создать в действующей армии заградительные отряды численностью не менее одной роты на стрелковый полк.

Таким образом, менее чем за три месяца войны вышло три документа Государственного Комитета Обороны и Ставки Верховного Главнокомандующего по поводу случаев трусости личного состава Красной армии, массового дезертирства и сдачи в плен, а по сути — о нежелании значительной части армии сражаться за власть большевиков. И как главное средство в борьбе с этими явлениями — создание заградительных отрядов и штрафных частей, расстрелы перед строем, лишение семей сдавшихся в плен военнослужащих государственного пособия и помощи, усиление политического контроля над всеми категориями военнослужащих армии, флота и войск НКВД.

Но и эти меры не давали желаемого результата. Враг к этому времени захватил Белоруссию, Прибалтику, Украину и вышел на ближние подступы к Москве и Ленинграду. Наши потери были огромны. Белостокский, Минский, Киевский, Вяземский и другие «котлы» стоили Красной армии убитыми, ранеными и оказавшимися в плену почти столько же, сколько русская армия потеряла за всю Первую мировую войну. В плену у немцев на начало 1942 года оказалось более 3,5 млн советских военнослужащих. И хотя это происходило в то же самое время, когда сотни тысяч солдат и командиров Красной армии являли миру чудеса героизма и самоотверженности в боях с фашистскими захватчиками, невиданное в русской истории число пленных нельзя объяснить только внезапностью нападения и превосходством германской армии. В 1941 году значительная часть народа ясно и четко дала понять, что воевать за идеи «социалистического Отечества» она не хочет.

Очень емко и образно состояние советского общества и Красной армии в первые месяцы войны, на мой взгляд, описал М. Коряков в своих воспоминаниях «Освобождение души», изданных в 1952 году в Нью-Йорке. В 1941 году автору было 30 лет, войну он начал рядовым, закончил капитаном. Прошел фронтовыми дорогами от Москвы до поверженной Германии. Затем работал в Париже в советском дипломатическом представительстве, откуда бежал в Америку. В своей книге М. Коряков так описывает ситуацию в Красной армии осенью 1941 года: