Правда о деле Гарри Квеберта

— Никогда ни в чем нельзя быть уверенным, мистер Келлерган. Поэтому-то жизнь иногда такая сложная.

Он поморщился:

— Что вы хотите узнать, мистер Гольдман? Если вы здесь, значит, у вас есть ко мне вопросы?

— Я пытаюсь понять, что могло произойти. В тот вечер, когда пропала ваша дочь, вы ничего не слышали?

— Ничего.

— Кто-то из соседей тогда утверждал, что слышал крики.

— Крики? Не было никаких криков. В этом доме никогда никто не кричал. Да и с чего бы кому-то кричать? В тот день после обеда я работал в гараже. Когда пробило семь, я начал готовить ужин. Я пошел позвать ее, чтобы она мне помогла, но в комнате ее не было. Сначала я подумал, что она, наверно, пошла пройтись, хотя это было не в ее привычках. Я немного подождал, но потом начал волноваться и решил обойти квартал. Не успел я пройти и сотни метров, как наткнулся на целую толпу: сбежались все соседи, говорили, что в Сайд-Крик видели окровавленную молодую женщину, что со всего округа прибывают полицейские машины и оцепляют окрестности. Я кинулся в первый же дом, позвонить в полицию, сказать, что это может быть Нола… Ее комната была на первом этаже, мистер Гольдман. Тридцать с лишним лет я спрашивал себя, что случилось с моей дочерью. И еще говорил себе, что если бы у меня были другие дети, я бы их отправил спать на чердак. Но других детей у меня нет.

— Тем летом, когда она исчезла, вы не замечали ничего странного в ее поведении?

— Нет. Теперь уже не знаю. Не думаю. Я сам себе часто задаю этот вопрос и не могу на него ответить.

Тем не менее он вспомнил, что в то лето, в самом начале каникул, Нола иногда казалась очень грустной, но он списал это на переходный возраст. Потом я попросил разрешения посмотреть комнату его дочери; он проводил меня, словно хранитель музея, и строго велел ничего не трогать. После исчезновения Нолы он оставил ее комнату такой, какая она была. Все было на месте: кровать, этажерка с куклами, маленький книжный шкаф, парта с разбросанными ручками, длинной железной линейкой и пожелтевшими листками бумаги. Бумага была почтовая, та самая, на которой она написала записку Гарри. Отец заметил, что меня она заинтересовала:

— Она покупала эту бумагу в канцелярском магазине в Монберри. Она ее обожала, всегда носила с собой, писала на ней заметки, записки. Эта бумага была она сама. У нее всегда было несколько блоков в запасе.

Еще в углу комнаты стоял портативный «ремингтон».

— Это была ее машинка? — спросил я.

— Моя. Но она тоже ею пользовалась. В то лето, когда она исчезла, она брала ее очень часто. Говорила, что ей надо напечатать важные документы. Довольно часто она даже уносила ее из дому. Я предлагал ее подвезти, но она всегда отказывалась. Уходила пешком, волоча ее за ручку.

— Значит, в комнате с тех пор ничего не изменилось?

— Все было ровно так же. Эту самую пустую комнату я увидел, когда пошел ее звать. Окно было распахнуто настежь, и занавески покачивались от легкого ветерка.

— Думаете, в тот вечер кто-то проник в комнату и увел ее силой?

— Не могу вам сказать. Я ничего не слышал. Но, как видите, никаких следов борьбы нет.

— Полиция обнаружила при ней сумку. На сумке, внутри, было выбито ее имя.

— Да, меня даже просили ее опознать. Это был мой подарок на день рождения, на ее пятнадцать лет. Она увидела эту сумку в Монберри, когда мы с ней ездили туда вместе. До сих пор помню тот магазинчик на главной улице. Назавтра я туда съездил и купил ее. И отдал шорнику, выбить внутри ее имя.

Я попытался предложить гипотезу:

— Но если это ее сумка, значит, она взяла ее с собой. Если она взяла ее с собой, значит, она куда-то отправлялась, верно? Мистер Келлерган, я знаю, это трудно себе представить, но вы не думаете, что Нола могла убежать из дому?

— Не знаю, мистер Гольдман. В полиции мне уже задавали этот вопрос, и тогда, тридцать лет назад, и сейчас, тому несколько дней. Но отсюда ничего не пропало. Ни одежда, ни деньги, ничего. Взгляните, вот ее копилка, на этажерке, она полная. — Он взял с верхней полки банку из-под печенья. — Смотрите, там сто двадцать долларов! Сто двадцать долларов! Почему она их оставила, если хотела сбежать? Полиция говорит, у нее в сумке была эта проклятая книжка. Это правда?

— Правда.

Те же вопросы по-прежнему пульсировали в моем мозгу: почему Нола скрылась, не взяв ни одежды, ни денег? Почему она взяла только рукопись?

Пластинка в гараже отыграла последний трек, и отец бросился туда, поставить ее сначала. Мне не хотелось больше ему мешать; я распрощался и ушел, сфотографировав по дороге «харлей-дэвидсон».

Вернувшись в Гусиную бухту, я пошел на пляж, позаниматься боксом. К величайшему моему удивлению, вскоре меня там нашел сержант Гэхаловуд. Он подошел со стороны дома, но поскольку уши у меня были заткнуты наушниками, заметил я его, только когда он похлопал меня по плечу.

— Вы в хорошей форме, — заметил он, разглядывая мой торс и вытирая о штаны мокрую от моего пота руку.

— Стараюсь, — ответил я и, вынув из кармана плеер, выключил его.