Правда о Мелоди Браун

Мелоди ускорила шаг, попадая в ногу с матерью. Она не могла дожидаться следующей недели, чтобы увидеться со своей новорожденной сестрой. Внутри ее сидело какое-то непонятное и болезненно грызущее чувство, которое, знала она, не даст ей покоя до тех пор, пока Мелоди не ощутит на своей щеке дыхание маленькой Эмили.

* * *

Кен отвез ее в Лондон в коляске мотоцикла. Мелоди и понятия не имела, что у него есть мотоцикл, пока не поделилась с ним вечером своей бедой. На следующее утро он взял ее с собой в гараж, находившийся в самом конце улицы. Помимо мотоцикла, укрытого зеленым брезентом, там было несколько картонных коробок с отпечатанными листками и брошюрками и множеством больших плакатов на длинных шестах с надписями, которые Мелоди не удалось прочесть.

Кен застелил коляску мотоцикла мягким пледом, усадил туда Мелоди, хорошенько пристегнув, и надел ей на голову круглый зеленый шлем.

Дорога в Лондон была чем-то потрясающим! Ветер расплющивал ей щеки и трепал выбившиеся волосы, устраивая на голове неразбериху. Всякий раз, останавливаясь у светофора, Кен поворачивался и улыбался Мелоди, и она улыбалась ему в ответ, чувствуя себя самой важной девочкой на свете. Она все оглядывалась по сторонам, не встретится ли им еще какая-нибудь пятилетняя девочка в мотоциклетной коляске, однако не увидела ни одной. Будь у Мелоди в школе подруги, ей бы не терпелось рассказать им о таком необычайном приключении. Но увы, она могла поведать об этом лишь Шарлотте, которая, естественно, сделает вид, будто ей это нисколечко не интересно.

Высадив Мелоди у нужного дома, Кен не остался ее дожидаться, сказав, что ему надо кое с кем повидаться в Лондоне и что он приедет за ней к шести.

– От души поцелуй за меня свою сестричку, – произнес он напоследок и, вновь облачив голову в защитный шлем, завел мотоцикл. Вскоре он скрылся за углом, точно Джон Уэйн, уносящийся с киноэкрана на своем верном коне.

Жаклин лежала в постели. Комната была завешана шторами и слабо освещена, и в ней царил сладковато-молочный запах, точно от растворимого какао «Ovastine». На Жаклин была ночная кофточка с небольшой кремовой опушкой и бирюзовая ночная сорочка. Ребенка из нее, по всей вероятности, извлекали с помощью операции, и пока что ей не разрешали вставать с постели. Когда Мелоди вошла в спальню, Жаклин ей улыбнулась, и девочка неуверенно улыбнулась в ответ.

– Иди сюда, – похлопала Жаклин по шелковистой простыне рядом с собой, – иди, познакомься с Эмили.

Сбоку к ее кровати была приставлена маленькая белая колыбелька. Держа отца за руку, Мелоди тихонько обогнула с ним кровать. Потом глубоко вдохнула и заглянула в колыбель. Внутри лежало крохотное создание с густым черным пушком на голове и пухлым красным ртом, сжавшимся в недовольную гримасу.

– И как тебе сестренка? – спросил папа.

– А она правда моя сестра? – недоуменно отозвалась Мелоди.

– Да, без сомнений, – тихо рассмеялась Жаклин.

Мелоди посмотрела на малютку снова, уже оценивающе. Новорожденная была не слишком симпатичной, но вполне милой. Мелоди взяла пальцами одну из ее крохотных ручек и осторожно погладила.

– Она похожа на краснокожую индианку.

Жаклин с папой с улыбкой переглянулись.

– Она в точности похожа на тебя, когда ты только что родилась, – сказал отец.

– Что? Я тоже была как индианка?

– Да, просто вылитая!

– А Романи тоже, когда родилась, была краснокожей?

– Нет, – печально улыбнулся отец, – у нее вообще не оказалось волос, и был крохотный бледно-розовый ротик. Она скорее походила на маленького лепрекона.

– Правда? – Только теперь, впервые в жизни Мелоди попыталась создать некий мысленный образ своей умершей сестренки. – А у нее были карие глаза? Или голубые?

– Знаешь, все дети, когда рождаются, имеют одинаковый цвет глаз. Такой же цвет глаз и у Эмили. Взгляни-ка! Мутно-голубой. А когда деткам уже несколько месяцев, то глаза у них приобретают тот цвет, который у них будет и потом.

– И у меня тоже, когда я родилась, глаза были мутно-голубыми?

– Да, именно так.

– А потом сделались карими?

– Совершенно верно.

– Интересно, а какого цвета были бы глаза у Романи?

– Увы, как ни печально, но этого уже никто из нас не узнает.

Мелоди хорошенько вгляделась в малютку, пытаясь удержать в голове воссозданный портрет своей другой сестренки, но тот уже начал развеиваться. Куда более осязаемые и живые черты нынешней новорожденной сестры начали пропечатываться поверх неясного «лепреконовского» лика маленькой Романи, что возник лишь в воображении у Мелоди. Прежний образ в ее памяти стал уже понемногу меркнуть.

– 20 –

1978 год

Мелоди пнула теннисный мячик через весь дворик, проследив глазами, как он приземлился между двумя цветочными вазонами.

– Слушай, а что там у тебя с отцом? – спросил ее Мэтти, до остроты обстругивая выдвижным строительным ножом кончик большой ветки.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, почему твои мама с папой разошлись?

– Я думаю, потому, что очень сердились друг на друга.

– Из-за чего?

– Наверное, из-за меня.

Мэтти перестал строгать и, задумавшись, посмотрел на Мелоди.

– Ты уверена?