Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

На расстоянии примерно в четверть мили от зрительских трибун лицом к ним в едином строю стояли пехотные, кавалерийские и артиллерийские части; атаман Краснов в сопровождении полудюжины офицеров и знаменного пронесся галопом вдоль линии войск. Играл оркестр, части при приближении Краснова брали на караул, казаки дружным речитативом в один голос отвечали на его приветствие, затем кричали «ура» – знакомое «ур-ра-а-а» старой русской армии; оно перекатывалось из конца в конец строя и гремело, пока генерал не миновал его весь. Картина была красивая и волнующая – солнечные блики на шашках и штыках при приближении атамана к каждой части и ответный рев сотен молодых глоток, ясно слышимый на фоне перекатывающегося по площади общего «ура» и военной музыки.

Здесь Краснов отошел от обычного порядка императорских парадов. По идее он должен был развернуться и провести войска парадом мимо зрительских трибун. Он же организовал дело так, что 300 делегатов Круга стояли в том месте, которое обычно отводилось для принимающего парад монарха. Проскакав перед строем, Краснов возглавил марш и провел войска перед делегатами, отсалютовав им при этом церемониальной атаманской булавой.

Политическим символизмом этого акта он хотел подчеркнуть суверенную власть Круга. Делегаты прекрасно поняли намек – ведь большинство из них составляли ветераны – и не преминули продемонстрировать Краснову свою высокую оценку и самого действа, и успешной военной реорганизации, доказательство которой они только что видели. Не сходя с места, Круг присвоил Краснову чин генерала от кавалерии; Краснов при этом перепрыгнул через ступеньку – в императорской армии он был всего лишь генерал-майором.

В противоположность утверждениям современной антирусской пропаганды, генерал Краснов вовсе не был сепаратистом новоизобретенного «казацкого» толка. В своих мемуарах, опубликованных в 1922 г., он пишет, что еще летом 1917 г., обращаясь к казакам 1-й Кубанской дивизии, он говорил о «…географической невозможности создания независимой казачьей республики… большинство их склонны были видеть Россию конституционной монархией или республикой, где казакам предоставлена широкая автономия».

После избрания на пост донского атамана он подтвердил свою верность этому принципу. Объявляя о своем избрании в письме к правительствам других стран (23 мая ⁄ 5 июня 1918 г.), Краснов писал: «До создания, в той или иной форме, Единой России Войско Донское будет демократической республикой со мной во главе».

Однако любые демократические права в Области войска Донского распространялись только на казаков. В результате возникла власть вооруженного меньшинства – правда, значительного. Меньшинство это решало свои проблемы парламентскими методами, но передавало, как в былые дни, временную полудиктаторскую власть военному вождю – атаману.

Неправда и то, что подобная структура власти имела хоть какой-то антисемитский характер – равного представительства в Круге лишены были не только евреи, но и все другие неказаки, включая великороссов и украинцев. На Дону при Краснове не было погромов и других аналогичных антиеврейских проявлений – там вообще было очень мало евреев, а торговлей заправляли в основном армяне и греки. Позже действительно генерал Краснов стал ярым антисемитом, но произошло это в основном под влиянием людей и событий, с которыми ему пришлось столкнуться в 20-х годах в Германии.

Генерал Краснов на практике воплощал в жизнь принцип «Дон для донских казаков», но при этом никогда не считал себя или Дон чем-то иным, кроме как неотъемлемой частью России, и часто говорил об этом. Лично он стоял за монархию в России. Когда-то царь Николай II, узнав о его литературных опытах, принял Краснова на личной аудиенции; императрица и великие княжны тоже знали о нем и даже встречались с его женой через мою маму – так, Татьяна Николаевна упоминает ее в своем письме (фото 29).

После убийства царской семьи атаман Краснов официально приказал провести в церкви торжественную погребальную службу, посвященную их памяти, хотя это и дало его противникам новые основания для критики.

Генерал Краснов был очень сильной и сложной личностью, человеком большой личной храбрости и способным организатором. Ему выпало иметь дело с чрезвычайно сложной, новой и стремительно меняющейся ситуацией. Ему приходилось постоянно изобретать на ходу новые решения и тут же претворять их в жизнь, причем часто одно действие в корне противоречило другому. Исходя из этого, позже Краснова много критиковали и называли оппортунистом, что в значительной мере справедливо. Его обвиняли также в нетерпимости к тем, кто критиковал его; это верно только отчасти. Чисто теоретически все эти свойства можно рассматривать как отрицательные. Однако без них невозможно было бы в самом центре сотрясавшего мир революционного хаоса идти по туго натянутому канату конструктивного руководства так долго, как удавалось ему на юге России. Все его действия мотивировались в первую очередь высоким чувством долга, а не личным тщеславием, в чем его иногда обвиняют.