Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Статуя Николая I на вздыбленном коне[117] тоже на месте, хотя это был один из самых реакционных и непопулярных царей. Знаменитое неудавшееся восстание декабристов – либеральной группы офицеров – было предпринято в 1825 г. с целью не допустить его восшествия на престол. Гостиница «Астория», где мы жили (на фото справа), внешне выглядит точно так же, как в январе 1917 г., когда я, молодой офицер, обедал там. Единственная новинка на фото – автобус перед гостиницей; такие автобусы возят туристов из Хельсинки через Советский Союз в Варшаву и обратно.

Красивые, архитектурно сбалансированные набережные и парапеты вдоль широкой Невы тоже практически не изменились. Шпиль Петропавловской крепости заново покрыт золотыми листами и сияет на солнце (фото 45). То же можно сказать о шпиле Адмиралтейства и куполах многих соборов. Купол мусульманской мечети – он вместе с минаретом виден справа вдалеке на фото 45 – отделан, как прежде, глазурованными плитками светлого голубовато-зеленого цвета. Мне сказали, что мечеть по-прежнему «действует», то есть открыта для мусульманских религиозных церемоний. Я не стал ставить сопровождающих в неловкое положение и спрашивать, знают ли они, кто дал деньги на строительство этой мечети (это был Николай II).

Создается впечатление, что все изменения в центральной части города направлены на восстановление более старых его черт; вообще, весь центр рассматривается как гигантский архитектурный музей под открытым небом. Так, я помню Зимний дворец (фото 6) красновато-коричневым. Теперь он покрашен в светло-оливковый цвет с белой окантовкой окон – считается, что так он выглядел сразу после постройки, во времена Екатерины II. По-моему, так гораздо лучше, чем было пятьдесят лет назад.

Зато на окраинах города идет активное современное строительство; в основном это жилые дома из стандартных заводских деталей, почти таких же, как в Москве.

В Ленинграде сложные грунты, так как близко к поверхности встречаются карманы торфа и мягкой глины. Любое строительство в этом районе сталкивается с особыми проблемами в плане оснований и фундаментов. Так, ленинградская подземка строилась не открытым способом – в сплошной укрепленной траншее, как по большей части делалось в Нью-Йорке. Здесь приходилось сначала прокладывать вертикальные цилиндрические шахты через верхние мягкие слои до толстого слоя очень плотной и древней глины, а оттуда уже прокладывать вбок горизонтальные туннели для поездов.

Во время 900-дневной блокады Ленинград постоянно бомбили и обстреливали; это, а также падающие осколки зенитных снарядов серьезно повредили в городе практически каждую крышу. Многие крыши пришлось полностью менять, и во многих случаях этим попытались воспользоваться; одновременно дому надстраивали еще один-два этажа, чтобы увеличить жилую площадь, которой очень не хватало. Моим ленинградским коллегам – специалистам по механике грунтов – приходилось в каждом случае определять, выдержит ли существующий фундамент дополнительную нагрузку. Во многих случаях ответ оказывался положительным, и у зданий появлялись новые этажи – сравните старые и новые фото 60 и 61 здания, где я начинал свои инженерные занятия.

Внутри здания я не был; я сфотографировал его на пути в Павловск. Это было ранним воскресным утром, поэтому на улицах так мало людей. Из разговоров с выпускниками Института инженеров путей сообщения я узнал, что мой институт был разбит на части и расширен. Первоначальное здание осталось за инженерами железнодорожного транспорта, а дорожники и инженеры водного транспорта переехали в другие здания, предоставленные их новым отдельным институтам. Последние утверждали, что именно их учебное заведение было старейшим и потому имеет право занимать прежнее здание. Дело в том, что при основании в 1809–1810 гг. институт занимался в основном строительством гаваней и каналов, а железных дорог в то время еще просто не было.

Но все три группы по-прежнему объединял сильный корпоративный дух, характерный для моего старого института; в декабре 1959 г. все они собрались и вместе отпраздновали 150 лет со дня его основания. Со всего Советского Союза на праздник приехало так много выпускников и старого института, и его более молодых наследников, что торжественное заседание пришлось проводить в одном из крупнейших театров Ленинграда.

В Нью-Йорке наша группа бывших студентов института – не важно, закончили они его или нет, – в декабре 1959 г. тоже собиралась, как обычно, на ежегодный обед[118]. Я рассказал о своей поездке – год назад то же сделал профессор Степан Тимошенко из Стэнфорда, самый уважаемый из ныне живущих выпускников. Услышав, что примерно в это же время в Ленинграде отмечается 150-я годовщина института, члены группы были очень удивлены, что эта дата вообще отмечается. Особенно удивились старшие члены группы; некоторые из них еще помнили, как в 1910 г. отмечалось столетие института. Почему же 150-летие отмечается в 1959, а не в 1960 г.?