Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Оказалось, что в 1810 г. институт был открыт и начал работать, и до революции отмечалось столетие именно этого события. Советские власти, должно быть, решили принять за дату основания 1809 г., когда вышел указ царя Александра I о его организации. Как бы то ни было, я был счастлив обнаружить в СССР этот дух преемственности; теперь, в отличие от прежних наших встреч в Нью-Йорке, у меня уже не было жуткого ощущения, что я могу остаться среди бывших студентов института «последним из могикан». Я направил в институт поздравление от себя лично и получил вежливый ответ с благодарностью от директора Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта.

Для поездки в Павловск я собирался взять такси за свои деньги, но Ленинградское отделение Академии строительства и архитектуры СССР предоставило мне для этой цели одну из своих машин. Ко мне проявили и дополнительное внимание – вести машину выбрали молодого водителя, который и сам родился в Павловске. С нами поехал один из моих советских коллег, с которым я уже встречался прежде и который мне очень нравился.

По пути мы проехали Пулковские высоты, которые на протяжении всей осады Ленинграда оставались в руках советских войск, резко выступая за линию обороны. Нацистская армия, как и мы в октябре 1917 г., не смогла взять их. Но сильнейший обстрел полностью уничтожил старый парк, окружавший знаменитую обсерваторию.

Чуть дальше я попытался найти ту насыпь, под прикрытием которой генерал Краснов начал тогда диктовать мне приказ об отводе войск. Возможно, это была насыпь специальной железнодорожной ветки, которая вела в Царское Село к императорскому дворцу и которую, по всей видимости, позже разобрали и сровняли с землей. Я не стал объяснять своим советским спутникам, зачем я попросил их ехать помедленнее, а пару раз даже останавливал машину.

И за Пушкин (прежде Царское Село), и за Павловск шли ожесточенные бои; оба города много месяцев подряд находились в зоне артиллерийского огня. Поэтому вся местность оказалась для меня почти неузнаваемой. Практически все деревянные дома сгорели, прекрасные старые сосны в парках были спилены на укрепление траншей или погибли под непрерывным градом снарядов. Там, где прежде были поля, подрастали молодые деревья; появились новые дороги с новыми коттеджами вдоль них. Только иногда можно было встретить старые каменные дома, которые только я и мог узнать. Некоторые из них были после войны отреставрированы, как, например, моя старая гимназия (фото 62).

Когда мы возвращались из Павловска в Пушкин, я попросил остановить машину на углу, где, как мне казалось, проходила Захарьевская улица, на которой мы жили в те времена, когда город еще назывался Царское Село. Теперь улица тоже имела новое название, да и перекресток выглядел совершенно иначе – на месте маленькой пожарной части с высокой деревянной каланчой стояли новые трехэтажные дома. Зато напротив я узнал развалины угловой стены – части каменного дворца князя Юсупова (одного из убийц Распутина).

Мои спутники остановили двух старушек, проходивших мимо, и спросили, давно ли они живут в городе. С 1920-х, ответили те, но так и не смогли вспомнить прежнего названия улицы. Помнят ли они, где здесь неподалеку стояла пожарная каланча? «О да!» – ответили они и указали в точности на то место, где я ее помнил.

Похоже, что это и несколько других подобных происшествий окончательно подтвердили мою личность. На следующий день, когда мы в Ленинграде собирались в Эрмитаж, ко мне подошла молодая женщина и сказала, что ввиду моего интереса к Павловску ее попросили сопровождать нас вместо одной из женщин-экскурсоводов, которые ездили с нами прежде на подобные нетехнические мероприятия. Она и ее муж – оба архитекторы – занимались восстановлением поврежденного во время войны великокняжеского дворца и других памятников Павловска. Она сопровождала нас весь день, в том числе и на ледовое представление; мы с ней много говорили о Павловске, и я думаю, что нам обоим было очень интересно. Накануне я видел, что снаружи дворец уже полностью восстановлен (фото 63) и парк тоже выглядит ухоженным (фото 64). Но внутри реставрация еще не завершена, и они с мужем все еще живут в Тярлеве, маленьком поселке между Пушкином и Павловском. Этот поселок не изменил названия, и я хорошо помнил его. После ледового шоу мы с коллегой по делегации отвезли ее на такси на пригородную станцию, которая выглядела точно так же, как в то время, когда я мальчишкой ездил каждый день из Царского Села в Санкт-Петербург в училище. Опять – в Ленинграде и его окрестностях это происходило чаще, чем в других местах, – я почувствовал ком в горле и слезы на глазах. В памяти понеслись сцены из прошлого.

Кстати, в тот же день в Зимнем дворце мы первым делом направились к коллекции бесценных полотен Рембрандта; среди них я не мог не обратить особого внимания на знаменитое «Возвращение блудного сына». Кажется, никто из сопровождающих ничего не заметил.