Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Экзамен уже начался, когда внезапно появился Ольденбургский. Мальчик, дежуривший в тот день, подал обычную команду: «Встать! Смирно!» Принц – массивный румяный пожилой мужчина – всегда ходил в генеральской форме, хотя и был в отставке. Он кратко объявил, что училище становится фабрикой по производству противогазовых устройств и что никаких экзаменов проводиться не будет, – и ушел делать свое объявление в других аудиториях.

Вольдемар не воспринял объявление буквально и продолжил экзамен. Однако уже через несколько минут после ухода Ольденбургского к зданию училища начали подкатывать грузовики и разгружать рабочие столы и прочее оборудование, а также материалы для работы. Через большие стеклянные двери классной комнаты мы видели, как все это проносят мимо, но экзамен все еще продолжался. Моя фамилия располагается в самом конце списка, составленного в соответствии с русским алфавитом, и я уже начинал тревожиться. Я знал, какие части курса были уже вытащены другими учениками, и видел, что на столе оставались темы, которые я хуже всего знал. В данном случае Ольденбургский явился перед нами в необычной роли ангела-спасителя. Он вскоре появился так же неожиданно, как в первый раз, и, увидев, что его приказ не выполняется, испустил возмущенный рык. Потрясая перед Вольдемаром тяжелой тростью, с которой не расставался, Ольденбургский ревел, что теперь, когда на фронте умирают солдаты, не время для латыни; можно использовать среднегодовые оценки; все экзаменационные оценки, которые уже выставлены, учитываться не будут.

С этими словами он смахнул тростью оставшиеся экзаменационные билеты и списки на пол и приказал нам убираться из класса. Мы вышли – и были в полном восторге!

Все училище принялось за работу с большим энтузиазмом – у нас не было выходных ни по субботам, ни по воскресеньям. Каждый учащийся должен был выбрать для себя одну из примерно двенадцати специализаций: нарезать марлю полосами шириной 3 дюйма и длиной около двух футов (так, чтобы концы можно было связать за головой взрослого мужчины); пришивать к полосе посередине подушечку из сложенной в несколько слоев марли (она должна была приходиться на рот солдата); вкладывать внутрь полосы две свернутые из марли затычки для ноздрей; туго сворачивать все это в плотный маленький цилиндр; смачивать его в растворе какого-то химиката; плотно заворачивать маску в вощеную бумагу (я занимался именно этим); класть получившийся пакет на пятидюймовый квадрат пропитанной чем-то ткани с намазанными клеем тремя краями; затем складывать тканевый квадрат и маленьким валиком прокатывать его проклеенные края. В результате получался маленький герметичный пакетик, который, если его разорвать, мог на несколько часов обеспечить некоторую защиту от ядовитого газа.

За шесть недель одно только наше училище изготовило около 160 000 таких пакетов. Этого, вместе с изделиями других мастерских, должно было хватить на первое время. Позже производство примитивных средств защиты было прекращено, так как появились более эффективные модели.

Следующий учебный год (1915/16) был небогат событиями, если не считать одного инцидента, к которому я был причастен и который перескажу, так как он иллюстрирует довольно своеобразные отношения, сложившиеся в то время между русской прессой и некоторыми видными деятелями правого толка.

Я уже описывал «цук», или дедовщину, которой мы подвергались четырьмя годами ранее. Большинство ребят в нашем классе испытывали отвращение к «цуку»; мы сумели искоренить эту ерунду, когда стали старшими младшего курса – то есть классов, дававших общее образование. Тем не менее пресса обвинила нас в прямо противоположном, а вышестоящее начальство не позволило открыто опровергнуть лживую публикацию. Вот как это произошло.

Одного из мальчиков в нашем классе чрезвычайно не любили, и по очень серьезным причинам, в которые я не буду вдаваться; скажу только, что они не имели никакого отношения к политике. Я буду называть этого мальчика Н. Однажды после окончания занятий, когда мы все шли по коридору, Н. попытался промчаться мимо и обогнать всех, чтобы побыстрее уйти домой. При этом он столкнулся с моим одноклассником Бутурлиным, и тот в ответ толкнул его так, что Н., вертясь, отлетел ко мне. Я толкнул его еще на одного одноклассника, Карпова, который тоже проникся духом нашей затеи. Через несколько минут мы трое уже вели Н. по коридору (он рычал и ругался), перекидывая его друг другу, как мячик. Когда мы наконец отпустили его, он выкрикнул что-то угрожающее, что, мол, расквитается с нами, но мы не обратили на его слова никакого внимания, решив, что это обычное для него проявление дурного характера.