Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

На следующий день нас всех троих внезапно взяли под арест и поместили в отдельные изолированные комнаты. Вскоре ко мне в комнату пришел полковник Гольтгауэр и предложил выбирать между извинениями перед Н. и исключением из училища. Г-н Н.-старший позвонил директору и угрожал написать письмо в прессу, если мы не извинимся перед его сыном. Очевидно, Н.-младший сказал отцу (тот был видным человеком в мире искусства и пользовался общим уважением), что мы преследуем его за отказ участвовать вместе с нами в издевательствах над мальчиками младших классов. Это, разумеется, была полная ерунда. Я заявил об этом и решительно отказался извиняться. Позже я узнал, что Бутурлин и Карпов тоже отказались. Более того, когда остальной класс узнал о происшедшем, то общим голосованием было принято решение не только запретить нам извиняться, но и исключить Н. из училища. Старосты старшего курса рассмотрели и одобрили решение класса, которое затем было официально доведено до сведения директора. В соответствии с процедурой, которую установил ранее для училища принц

Ольденбургский, исключение Н.-младшего стало делом решенным. Он больше в училище не появлялся.

Тем временем г-н Н.-старший выполнил свою угрозу и написал письмо, в котором изобразил жуткую картину преследований, которым будто бы подвергался его благородный сын. Письмо было опубликовано одной из ведущих российских газет. Он благоразумно не упомянул в письме наших фамилий, так что мы, даже через родителей, не могли предпринять никаких законных действий. Принц Ольденбургский, в свою очередь, запретил училищу предпринимать что бы то ни было – возможно потому, что случаи издевательств, упомянутые в письме Н., действительно имели место в прошлые годы, хотя и прежде, чем Н.-младший поступил в училище, а значит, не имели никакого отношения ни к нему, ни к нам.

Письмо г-на Н.-старшего оказалось настоящим подарком для всевозможных авторов редакционных статей. В то время им приходилось нелегко; все, связанное с Распутиным и его пикантными приключениями, подвергалось строгой цензуре. Так что наша история дала долгожданный выход их с трудом сдерживаемому возмущению. В консервативной прессе стали одна за другой появляться статьи, клеймящие дикие нравы, будто бы царящие в Императорском училище правоведения, – при том, что даже описанные в них случаи были не более дикими, чем хэйзинг во многих американских университетах.

Встревоженные выпускники училища, жившие в Петрограде, организовали неформальную встречу и расспросили еще нескольких учеников нашего класса – двое моих приятелей и я сам по-прежнему находились под арестом. Выпускники рекомендовали немедленно освободить нас и официально опубликовать подлинные факты. После этого директору пришлось освободить нас без всяких взысканий. Ольденбургский одобрил это решение, но приказал игнорировать прессу; «Собака лает, ветер носит» – были его слова. Эту крестьянскую русскую поговорку в то время часто повторяли и использовали для оправдания политически глупого отношения к прессе, столь характерного в тогдашней России для многих лидеров правого толка. Конечно, поведение части прессы слишком часто и не заслуживало лучшего отношения, но все же существовали и честные журналисты! Они могли бы сообщить читателям подлинные факты, если бы только были к ним допущены.

Несмотря на то что мне приходилось каждый день ездить в училище из Царского Села, я, как и другие мои одноклассники, жившие вне стен училища, принимал участие в дискуссионных группах. Так, например, цитата из Спинозы, которой я начал введение к этой книге, запомнилась мне именно тогда. Насколько я помню, смысл ее сводился к тому, что человеческие действия не должно осмеивать, порицать или хвалить, но только понимать. Примерно тогда же я заинтересовался философией йогов – обстоятельство, которое позже косвенно помогло мне получить помощь в очень сложной ситуации.

В часы отдыха в училище очень популярна была игра в шахматы. Огромную роль здесь сыграло то, что незадолго перед войной в Санкт-Петербурге проходил всемирный шахматный турнир, и третье место на нем – за такими гигантами шахмат, как Ласкер и Капабланка, – занял Алехин, в то время студент старшего, университетского, курса нашего училища. Позже Алехин и сам стал чемпионом мира, но уже как представитель Франции, где он осел после революции.

После выпуска весной 1916 г. наш класс практически в полном составе ушел в армию, причем большинство не по призыву, а добровольцами. Только троим или четверым мальчикам не удалось сделать это по состоянию здоровья.

Михайловское артиллерийское училище