Этот факт сильно повысил наш авторитет в глазах командиров. Мы стали любимчиками капитана Шоколи, и с тех пор к испытаниям всевозможных новинок он привлекал только нас. Следует заметить, что поручения эти не всегда были благословением Господним. Например, новая сигнальная ракета ближнего действия, которую предполагалось запускать ночью из пустого снарядного ящика, взорвалась раньше времени, когда я стал поджигать фитиль, и сильно обожгла мне лицо – так что мне даже пришлось провести несколько дней в лазарете. У меня под кожей над и под левым глазом до сих пор остаются, как память об этом эпизоде, два крошечных черных осколочка. К счастью, зрение не пострадало.
Ближе к выпуску в декабре 1916 г. капитан Шоколи начал уговаривать меня подать документы на вакансию в составе русской артиллерийской закупочной миссии в Соединенные Штаты. В наше училище пришли две такие вакансии. Все назначения выпускников проводило училище; исключение составляли только назначения в гвардию и кое-какие другие привилегированные части – для них требовался прямой рапорт кандидата командиру части. В остальном же новоиспеченные офицеры по очереди, в порядке рейтинга учебных результатов, выбирали для себя любую вакансию из оставшихся. Я в рейтинге нашего класса занимал достаточно высокое место и легко мог бы выбрать для себя назначение в Америку, тем более что эта вакансия требовала знания английского, но мне хотелось попасть на фронт. Так что я не послушался капитана Шоколи и отговорился условием, которое поставил мне отец, давая согласие на мое поступление в армию, – а именно что я должен был служить в Донской казачьей гвардейской батарее, где служил в свое время он сам. Уже была получена и телеграмма от командира батареи, полковника Н. Упорникова, с согласием офицеров батареи на мое поступление в часть.
Гвардейская Запасная конно-артиллерийская батарея
Нас произвели в офицеры 22 декабря 1916 г. (4 января 1917 г.) по официальному императорскому приказу. Наши фамилии напечатали, как обычно, в «Русском инвалиде» – официальной газете армии и ветеранов. Мы все получили звание прапорщиков, которое примерно можно перевести на английский как звание третьего лейтенанта. Это чуть ниже того звания, которое давали после завершения обычного для мирного времени трехгодичного курса училища, выпускники которого любили иронизировать: «Курица не птица, прапорщик не офицер, его жена не барыня».
Во время церемонии производства в чин мы все были одеты в офицерскую форму тех частей, где собирались служить. Однако в казачьих гвардейских частях существовала традиция, по которой недавно произведенный офицер формально зачислялся в какую-нибудь армейскую казачью часть (в моем случае – в 7-ю Донскую батарею) и носил ее форму, хотя и не должен был там появляться; тот же самый указ государя императора числил такого офицера «прикомандированным» к гвардейской части. Примерно через год, также императорским указом, его формально зачисляли в штат гвардейской части и наконец давали право носить ее форму – по идее это было что-то вроде испытательного срока. Поэтому на церемонии производства в чин я был в обычной форме Донского казачьего войска с красными лампасами на штанах и русской буквой Д (Дон) под двумя перекрещенными пушками на эполетах. У каждого из нас слева на груди был значок (рис. 1) выпускников нашего училища (см. также фото 2).
Вечером мы – человек двадцать выпускников – дали обед нашему бывшему командиру отделения в училище капитану Вышеславцеву. Обед состоялся на квартире одного из юнкеров, который в прежней штатской жизни был успешным практикующим юристом. В подобных ситуациях считалось обязательным напоить бывшего командира в стельку – фигурально выражаясь, конечно. К несчастью, он оказался человеком стойким. Первой жертвой наших настойчивых попыток напоить командира стал хозяин квартиры, и к тому моменту, как капитан удобно разлегся на диване, нас осталось всего двое – латыш, фамилию которого я не помню, и я сам. Оба мы способны были еще передвигаться, но весьма неуверенно. Я был доволен результатом, так как это была моя первая серьезная встреча с алкоголем, – но только до тех пор, пока не осознал с ужасом, что уже шестой час утра. Меньше чем через четыре часа я должен был явиться с докладом к генералу, командиру бригады гвардейской конной артиллерии великому князю Андрею Владимировичу, который в тот момент как раз приехал с фронта и жил в своем петроградском дворце.