Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Бедная мама не переставала винить себя в том, что не удержала меня каким-нибудь способом, хотя сама пишет, что я отказался ее слушать. Она даже винит себя в своем дневнике за то, что разбудила меня утром, – будильник находился у нее в комнате.

Если в центре и на левом фланге нашей позиции дела застопорились, как описано выше, то на правом фланге они неожиданно пошли гораздо лучше, несмотря на то что там мы были слабее всего. В этом секторе вдоль железнодорожных линий мог действовать наш бронепоезд, поэтому для его поддержки на этом фланге был оставлен всего лишь запасный эскадрон Сводного гвардейского казачьего полка из Павловска, и то в половинном составе.

Случилось так, что против нашего правого фланга действовали не красногвардейцы, а только армейские резервисты из петроградского гарнизона. Их было не меньше тысячи, но все они разбежались после первых же выстрелов нашего бронепоезда. Их командир – пехотный капитан, которого заставили вести их в бой, – плюхнулся в канаву и махал оттуда белым платком, пока его не подобрал патруль резервистов Сводного полка. После этого начальник патруля, молодой сибирский казак-лейтенант, отвел его к генералу Краснову.

Этот молодой лейтенант показался мне горячей головой – он просил у генерала Краснова разрешения атаковать окопы Красной гвардии. Краснов отказал. Вскоре после этого, однако, мы услышали громкое продолжительное «ура-а-а», и сибирский лейтенант пронесся мимо нас с правой стороны во главе своих сорока казаков с шашками наголо.

Генерал Краснов был в ярости. Я до сих пор помню, какая мука звучала в его голосе, когда он кричал раз за разом: «Кто приказал атаковать?» Никто не приказывал. Очевидно, юный лейтенант решил нарушить приказ, не предполагая, что добровольцы-красногвардейцы окажутся гораздо более стойкими, чем деморализованные пехотинцы-резервисты, паническое бегство которых он только что наблюдал лично. Он заплатил за свое нахальство жизнью.

Атакующих встретил ураган огня. Каждая красная винтовка, каждый пулемет в пределах дальности стрельбы – включая и пулеметы броневика – стреляли, казалось, одновременно. Отдельных выстрелов было не слышно, над полем стоял непрерывный рев, который перекатывался волнами и то усиливался, то ослабевал. Поразительно, что убит в этой несчастливой атаке был всего один человек – сам юный лейтенант. Из его людей восемнадцать человек получили ранения, и все сорок лошадей были потеряны.

Когда, еще за несколько сотен футов до окопов противника, командир был убит, в дело вступил природный здравый смысл молодых казаков. Все они, раненые и целые, упали из седел на землю и ползком вернулись обратно на свои позиции. Все они в первый раз оказались под огнем, и тот факт, что они вынесли к своим не только всех раненых, но даже тело своего опрометчивого командира, говорит в пользу молодых людей.

После этого, однако, некоторые оставшиеся целыми лошади продолжали скакать вперед. Красные прекратили стрелять по ним, но теперь уже наши собственные стрелки открыли огонь и перебили большую их часть, чтобы ценный приз не достался врагу. Вот почему перед канавами вдоль дороги Пулково – Гатчина – линией обороны красных – оказалось множество лошадиных трупов, что положило начало легенде о яростной рукопашной схватке у дороги.

Американский коммунист Джон Рид оказался на поле этого сражения на следующий день. Он написал в своей книге: «Участники этих боев рассказывали мне, как сражались матросы: расстреляв все патроны, они бросались в штыки; как необученные рабочие рванулись на казачью лаву и вышибли казаков из седел; как в темноте какие-то неизвестно откуда взявшиеся толпы народа внезапно, как волны, обрушились на врага… В понедельник еще до полуночи казаки дрогнули и побежали, бросая артиллерию. Пролетарская армия двинулась вперед длинным, изломанным фронтом и ворвалась в Царское…»

В официальном советском курсе истории 1942 г. издания даже помещен рисунок, на котором изображено, как утверждается, «сражение под Пулковом». На нем вставшие на дыбы кони сбрасывают своих всадников-казаков прямо среди красногвардейской пехоты, а броневик в упор стреляет по ним.

Все это – чистая фантазия. Рукопашной не было; те сорок казаков, что поскакали за горячим лейтенантом в злополучную атаку, не приближались к линии красных окопов ближе чем на несколько сотен футов; не было никаких признаков того, что у красных не хватает боеприпасов. Напротив, у них, казалось, всего было в избытке, и они тратили не считая; ни одной пушки[42], пулемета, ни одного мертвого или раненого казака на поле не осталось; отступление было совершено в полном порядке под прикрытием темноты, и красные с опаской последовали за нами; они долго вели артиллерийский и ружейный огонь по позициям казаков даже после того, как те были оставлены. На Царскосельской электростанции отключили электрическое освещение, и это дало преимущество казакам-ветеранам, привыкшим передвигаться и действовать ночью.