Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Помню, например, как он ворвался в комнату Краснова. Следом влетели его страж-казак и некий армейский лейтенант, которого Дыбенко назначил красным комендантом дворца параллельно с нашим собственным комендантом. Если верить мемуарам генерала Краснова, его фамилия была Тарасов-Родионов. Обращаясь к Краснову «ваше превосходительство» – чего раньше никогда не делал, – Книрша начал истеричным тоном невнятно умолять генерала не выдавать его красным. Генерал попросил Тарасова-Родионова объяснить, в чем дело. Красный лейтенант спокойно сказал, что ему приказано было взять у Книрши письменные показания об обстоятельствах бегства Керенского; для этого он вызвал Книршу в свой кабинет. Паниковал же Книрша потому, что с Тарасовым-Родионовым у него были какие-то старые счеты и он боялся мести с его стороны. Незадолго до этого, например, красный отряд запасников, которым командовал лейтенант, сдался казакам на железнодорожной станции Гатчина (это было 27 октября ⁄ 9 ноября). Сводя счеты, Книрша четверо суток продержал Тарасова-Родионова в одиночном заключении без пищи. «Не бойтесь, прапорщик, – сказал тот, – я не такой негодяй, как вы».

Стремительно сменив «ваше благородие» на «товарищи офицеры», Книрша заверещал: «Вы что, забыли убийства в Выборге? Там в бухту бросали связанных по рукам и ногам офицеров, а после поставили на этом месте табличку «Офицерская школа плавания»! Не выдавайте меня ему!» В этот момент бородатый сибирский казак-караульный положил свою громадную лапу ему на плечо: «Не пужайтесь – не дам в обиду! Идем!» Когда все трое вышли, генерал обернулся к нам: «Что за типы\ Какая сцена для моего будущего романа!»[43]

Теперь я расскажу о неудачной попытке красного командования, при личном участии Троцкого, захватить Краснова. Это была сцена, забыть которую нелегко. Дело происходило в гатчинском дворце. Генерал с семью или восемью офицерами-казаками, включая и меня, пил послеобеденный чай в одной из больших комнат третьего этажа. Неожиданно в коридоре снаружи послышался гул голосов. Дверь в комнату распахнулась, вошел человек в форме полковника, а за ним пестрая толпа из примерно трех десятков красногвардейцев и матросов. В руках у них были винтовки с примкнутыми штыками, на груди у многих крест-накрест – пулеметные ленты. Среди них были двое штатских, безоружных и довольно хорошо одетых.

Незваный гость очень театрально и громко объявил: «Я, главнокомандующий нашими славными пролетарскими войсками полковник Муравьев[44], объявляю вас, генерал, и весь ваш штаб арестованными!»

Хладнокровие Краснова было просто великолепно. Обратившись к своему начальнику штаба полковнику Попову, он твердо, но спокойно произнес в тишине, воцарившейся после неожиданного заявления: «Поговорите с этим мерзавцем!» После этого повернулся к сидевшему справа офицеру и продолжил громким голосом (который почему-то не казался искусственным) начатый разговор о каких-то скачках, которые оба они видели несколько лет назад. Генерал был прекрасным актером (по его поведению можно было подумать, что в комнате, кроме них двоих, никого нет); он убедительно сыграл, что не замечает вокруг никого, кроме собеседника.

Я посмотрел вокруг. Все наши остались сидеть за столом, но (кроме Краснова) слегка повернулись к вошедшим. Правую руку все офицеры-казаки (опять же за исключением Краснова) держали в карманах. Я тоже сжимал в кармане автоматический пистолет. Мрачное решительное выражение на лицах моих товарищей-офицеров не оставляло сомнений в том, что произойдет, если красные двинутся к нам. Их командир, должно быть, тоже понял это, – как и тот очевидный факт, что, если начнется стрельба, его убьют первым. Он с беспокойством оглянулся на своих людей, а те, конечно, почувствовали его колебание – передние начали отступать назад, создавая давку в дверях. Из толпы у дверей появились двое или трое наших енисейских казаков; когда толпа красных ринулась наверх, они стояли в карауле внизу лестницы, и толпа увлекла их с собой, в спешке даже не подумав разоружить. Теперь же бородатые сибиряки подошли к нам и встали за спинами сидящих офицеров с винтовками на изготовку.

Красный полковник по-прежнему стоял посередине между двумя группами, но чувствовал он себя, судя по виду, все более неуверенно. Наш начальник штаба полковник Попов неторопливо подошел и спросил, известно ли ему о перемирии, о котором велись переговоры с красным эмиссаром матросом Дыбенко. Муравьев ответил отрицательно и – когда услышал, что в условия перемирия входил пункт об аресте не только Керенского, но и Ленина, и Троцкого, – оглянулся в растерянности через плечо на двух безоружных штатских в своей группе и воскликнул: «Как мог товарищ Дыбенко согласиться на это!» После этого Муравьев сказал, что сожалеет о том, что не знал ничего этого, в противном случае он никогда не ворвался бы к нам таким образом.