Правда о Салли Джонс

– Пурпур – цвет епископа, – сказал он, и по голосу его было слышно, что он озадачен. – Господи, что все это может значить?

Синьор Фидардо развернул письмо и прочитал. Недоумение на его лице сменилось изумлением и наконец радостью. Письмо прислал не кто иной, как Родригу де Соуза, ауксилиарий, или вспомогательный епископ Лиссабона. Причем написал его не секретарь, а он сам. Дело касалось большого органа в церкви Сан-Висенте-де-Фора. Орган нуждался в реставрации, и для выполнения этой работы епископ избрал синьора Фидардо.

Синьор Фидардо прочел мне письмо вслух. Потом довольно взглянул на меня поверх очков для чтения.

– Более почетной работы для музыкального мастера в Лиссабоне и быть не может, – гордо сказал он.

Епископ де Соуза хотел, чтобы синьор Фидардо пришел к нему в тот же вечер обсудить подробности. Синьор Фидардо переоделся, привел себя в порядок, напомадил усы и с прямой спиной выбежал из дома. Он был взволнован и полон приятных предвкушений.

В окно я увидела, как он дошел до остановки и сел в трамвай. В животе у меня застрял ледяной ком. Теперь я понимала, откуда мне знаком этот пурпурный оттенок сургуча.

Такого же цвета были пояс и шапочка папы Монфорте, когда мы встретились в оперном театре.

Глава 28 Условие епископа

В тот вечер я так толком ничего и не сделала. Я беспокойно ходила по мастерской взад и вперед, стараясь разобраться в своих мыслях. С каждым часом мое волнение только нарастало.

Ведь синьор Фидардо сказал, что пурпур – цвет епископа. Значит ли это, что епископ де Соуза и папа Монфорте – одно лицо? Такое вполне возможно. Всего два дня назад мы с папой Монфорте узнали друг друга в опере Сан-Карлуш. А теперь епископ хотел встретиться с синьором Фидардо. Вряд ли это совпадение.

Живот сводило от дурных предчувствий. Скоро произойдет что-то ужасное.

Или уже произошло? Почему синьора Фидардо так долго нет?

Когда Ана пришла домой, она сразу почувствовала неладное. Синьора Фидардо не было в мастерской, а я от тревоги не могла усидеть на месте. Мы поднялись к ней, и Ана попыталась выведать, что случилось. Я отвечала, как могла, кивками и мотанием головы, но дела это не прояснило. Ведь все было так запутано, я и сама толком не понимала, как одно связано с другим.

Ближе к девяти мы наконец услышали на лестнице шаги синьора Фидардо. Хотя звучали они тяжелее, чем обычно. Он вошел, и мне показалось, что за то короткое время, что его не было, он состарился на несколько лет.

– Луиджи… Что случилось? – воскликнула Ана.

Синьор Фидардо застыл в дверях. Он коротко рассказал о том, что произошло днем: сперва о письме епископа, а потом о встрече с ним.

– Епископ де Соуза предложил мне реставрировать орган в церкви Сан-Висенте-де-Фора, – сказал он. – Но мне пришлось отказаться. Оплата мизерная. Мы несколько часов подряд обсуждали условия, но так и не смогли договориться. Поэтому я и припозднился.

Я видела, что синьор Фидардо врет. Или, во всяком случае, говорит не всю правду. Ана это тоже видела. Я поняла это по ее лицу.

– Вот так-то, – завершил синьор Фидардо. – А теперь я пойду к себе. Самое время лечь спать.

Он дотронулся до ручки двери и бросил на Ану вполне однозначный взгляд: он хотел, чтобы Ана вышла с ним на лестницу. Они долго стояли там и перешептывались. Я слышала каждое слово. Похоже, люди даже не подозревают о том, какой у нас, горилл, хороший слух.

– Что все-таки случилось? – спросила Ана, как только закрыла за собой дверь.

– Сначала епископ был очень любезен, – глухо проговорил синьор Фидардо. – Он восхищался моей работой и предложил очень большой гонорар за починку органа. И только через некоторое время стало ясно, что у него есть одно условие. Если я хочу получить эту работу…

Синьор Фидардо сделал небольшую паузу, словно переводя дыхание, и продолжил. По голосу было слышно, что он возмущен.

– Если я хочу получить эту работу, я должен сдать Салли Джонс в полицию. Или в зоосад.

Ана сдавленно вскрикнула.

– Что ты говоришь? Почему?

– Епископ сказал, что позволять животному жить и работать так, будто это человек, противоестественно и претит Божественному порядку.

Ана, казалось, потеряла дар речи. Она молчала.

– Я, конечно же, разозлился, – продолжил синьор Фидардо. – Сказал епископу, что раз так, пусть сам чинит свой старый орган. Тут я, конечно, погорячился. Нельзя грубить епископу, но я не мог удержаться. Выйдя на улицу, я был так зол, что пришлось зайти в бар и выпить стаканчик-другой, чтобы успокоиться. Я не подумал, что вы будете волноваться.

Ана и синьор Фидардо продолжали говорить, но я больше ничего не слышала. Охватившая меня паника заглушала их шепчущие голоса.

~

В ту ночь я совсем не спала. Как только Ана уснула, я вышла на лестницу и заняла свой сторожевой пост у окна. Там я просидела до утра, готовая бежать, если за мной придет папа Монфорте.