Не знаю, прав ли был я в своих предположениях о том, что комбат стал все чаще поручать мне боевые задачи. В то время батальон действовал поротно, а очередь моя оказывалась первой чаще, чем у других командиров рот. Все еще помнилась его фраза: «Если уцелеете!» Но Филя Киселев, наш начштаба, несколько позднее, кажется после Штаргарда, сказал мне по этому поводу, будто подполковник Батурин просто мне доверяет больше, чем другим. Может быть… Хотя мысли мои о репрессированном отце снова в таких случаях возвращались и иногда как-то омрачали мои чувства…
А между тем пополнение шло, но на этот раз с меньшей интенсивностью. Видимо, затишье на фронте, отсутствие широкомасштабных, активных боевых действий не давали повода военным трибуналам и легко решавшим проблемы воспитания офицеров командирам и командующим «ковать» для нас кадры штрафников.
Правда, как мне кажется, впервые за все время существования нашего штрафбата стала у нас появляться, хоть и редко, но новая категория штрафников – бывших офицеров, осужденных еще в первые годы войны и даже до ее начала, и отбывших уже некоторую часть своего длительного наказания либо в тюрьмах, либо в лагерях. Как стало нам понятно, их на фронт не этапировали, как добившихся направления на фронт уголовников в штрафные армейские роты, а направляли исключительно на добровольных началах.
Тогда уже вся страна наша чувствовала приближение конца войны, и многие заключенные, в ком сохранилось еще понятие патриотизма, понимали, что придет она, долгожданная и теперь уже неизбежная Победа, а потом и пора их освобождения, а может, даже амнистия по случаю Победы. И вот тогда им, избежавшим войны и, если хотите, участи погибнуть в ней, как миллионам соотечественников, нелегко будет возвратиться в уже другое, опаленное тяжелейшей войной общество, победившее врага в смертельной схватке. Нелегко будет жить тогда им среди тех, у кого родные погибли в боях за Родину, положив свои жизни на алтарь Победы над фашизмом.
Такие вот раздумья и приводили многих к решению просить о замене оставшихся сроков лишения свободы на отправку в действующую армию, пусть и в качестве штрафников. Далеко не всем, просившимся оттуда на фронт, такую возможность предоставляли. Но случаи такие были не единичными, вплоть до самого начала Берлинской операции.
В общем, формирование и обучение шло установленным порядком, боевая учеба была весьма напряженной. Как всегда, особое внимание обращалось на штрафников – бывших офицеров тыловых служб, а также летчиков, танкистов и вообще на всех, у кого были слабые навыки владения оружием и недостаточная маршевая подготовка. А тем более на бывших заключенных, которые часто были и физически слабее других, и оружие давно в руках не держали.
Во взводах было пока максимум по 7—10 человек, и это давало возможность взводным командирам даже составлять, при необходимости, индивидуальные графики занятий и тренировок, подбирая себе помощников из числа штрафников, имеющих боевой пехотный опыт.
Обучаемые в большинстве своем понимали, что именно здесь полностью оправдывает себя суворовская «наука побеждать», в частности ее постулат «тяжело в учении – легко в бою». А часть штрафников, считавших себя «смертниками», начинали понемногу понимать, что они не пойдут в бой в качестве «пушечного мяса». Их просто учат лучше действовать на поле боя, чтобы по возможности сохранить свою жизнь, уверенно поражая противника. И чаще всего это помогало им понимать необходимость этой напряженной боевой учебы, как говорят, до седьмого пота, до изнеможения.
Контроль хода боевой подготовки тем не менее был организован штабом хорошо. Заместители комбата, начальники служб постоянно находились в ротах и взводах. Нам, командирам подразделений штрафников, эта учеба доставалась иногда ничуть не легче, чем обучаемым.
Нашли тогда в каком-то карьере подходящее место для стрельбища, где вели огонь по мишеням из всех видов стрелкового оружия, а из «ПТР» – по брошенной немцами, подбитой и сгоревшей самоходке «фердинанд». В ближайшем лесочке даже был огорожен участок – полигон для минометных стрельб. И почти ежедневно наши минометчики били туда с закрытых позиций. Боеприпасов для обучения «бойцов-переменников» не жалели ни мы, ни снабжающие нас ими службы фронта.
В общем, изобретательностью и выносливостью наших командиров подразделений и офицеров спецслужб батальона можно было удивляться и даже гордиться. И главным стимулом всего этого был, конечно, не столько неусыпный контроль штаба и командования батальона, сколько желание избежать ввода в бой неподготовленных людей, а значит – и избыточных, как теперь принято говорить, потерь.