Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина

Определенное оживление у нас вызвала еще одна новинка – обучение командиров рот верховой езде. Мало ли в каких ситуациях это могло пригодиться. А возникла эта новинка потому, что кто-то где-то реквизировал несколько верховых лошадей с полной лошадиной амуницией – под седлом. Это горячо одобрил комбат наш, не один год своей армейской службы проведший в седле, как я уже упоминал в предыдущей главе. А может быть, это именно по его распоряжению и добыли нам славных, крепких лошадок. Одного красивого гнедого жеребца, степенного, спокойного, Батурин облюбовал себе.

Мне же достался молодой, светло-серый «в яблоках», строптивый, беспокойный конь. Он постоянно прядал чуткими, подвижными ушами и нередко недовольно скалил свои крупные молодые зубы. Я видел, как ловко, несмотря на свой внушительный живот и возраст, взлетал в седло и как влитой сидел в нем комбат и как он демонстративно гарцевал на своем красавце. Тогда я впервые позавидовал этому совершенному умению Батурина и тоже загорелся идеей освоить этот непривычный для меня способ передвижения, хотя понимал, что владеть им так, как комбат, – цель недостижимая.

Надо сказать, нелегким делом это оказалось. Первые дни моих упражнений в езде не приносили мне ни удовольствия, ни результатов. После двух-трех часов ежедневных, упорных тренировок порой нестерпимо болели все мои «седалищные» места. Но цель поставлена, и день за днем, хоть и без восторга и страстного желания, но я снова забирался в седло и, еще не очень понимая разницу между рысью и галопом, иногда доводил своим неумением моего рысака, да и себя тоже до «взмыленности».

Один мой боец-штрафник, бывший кавалерист, хорошо умевший обращаться с лошадьми, увидев мои несуразности в обращении с конем и в овладении искусством верховой езды, вызвался быть моим учителем, а заодно и коноводом. Он умело ухаживал за конем, давал мне уроки, после чего и лошадь ко мне стала относиться спокойнее, и я стал уже прямее держаться в седле, увереннее и более умело опираться на стремена и пользоваться ими, как педалью газа автомобиля.

Шел конец декабря 1944 года. Новый, 1945-й год мы в батальоне встретили за общим столом. В этом торжестве, организованном по инициативе и распоряжению самого комбата, приняли участие и сам комбат Батурин, и все его заместители, штаб, начальники служб и офицеры подразделений. Такое дружное застолье было у нас впервые.

Подобное же, но более грандиозное и по масштабу, и по значению, случилось только, когда закончилась так всем опостылевшая, но и ставшая уже, как ни парадоксально, привычной для нас война. Это было под Берлином, в первый День Победы, 9 мая 1945 года, «весной, в начале мая», как писал я в своей «поэме» «Наш путь», в письмах маме и ставшей уже женой Рите. Но тогда до Победы было еще далеко. Впереди были ожесточенные бои за Варшаву, нелегкий путь к границе фашистской Германии, а дальше – на Берлин. И кто знал, кому суждено туда дойти, а кому остаться навечно в польской или немецкой земле.

К новогоднему вечеру я спешно подготовил несколько стихотворных посвящений моим боевым друзьям, и как тепло они были приняты! Даже Батурин, не щедрый на открытое выражение положительных эмоций, аплодировал. Оказалось, что близко к Новому году был день рождения у Пети Смирнова, у Саши Шамшина, моего тезки и почти ровесника, да и у моего бывшего ротного, теперь замкомбата Ивана Матвиенко. И как счастливый прогноз на будущее, под одобрение всех на этом вечере прозвучали мои слова:

Путь не окончен. Идти еще много
и на Берлин нам дорога – «Вперед!».
Знаем: дойдем до порога берлоги,
раненый зверь там могилу найдет!

Встретимся вновь, вспомним прошлые годы,

выпьем за павших героев войны,
выпьем за счастье, за дружбу народов
и за спокойные будни страны.

Вот так мы встретили новый, не сомневаясь, что уже победный год!

Операцию по освобождению Варшавы и всей остававшейся еще под фашистским игом Польши, как нам стало известно позднее, Ставка планировала начать 20 января 1945 года. Значительно раньше британский премьер Черчилль в своем послании просил Сталина немедленно начать наступление со стороны Вислы, чтобы отвлечь туда возможно больше сил немцев и спасти войска союзников, терпящих поражение в Арденнах. Сталин пошел навстречу этой просьбе о помощи, и Ставка перенесла начало Висло-Одерской операции на 12 января.