Взводным и на этот раз у меня был известный уже читателю Жора (Георгий Васильевич) Ражев, в последнее время ставший нервным, вспыльчивым и не сразу приходящим в нормальное состояние. Более заметным стало и его влечение к спиртному, что вызывало иногда определенные трения между нами. Причем это его увлечение и некоторые последствия его даже стоили внимания комбата. Надо сказать, что мы уже привыкли к манере нашего комбата Батурина, в отличие от его предшественника полковника Осипова, сыпать взысканиями направо и налево, то устными, то в приказах. И мы стали понимать, что эта манера батуринская вызвана тем, что этим он компенсировал отсутствие авторитета, которым обладал наш Батя, Аркадий Александрович. Тогда дисциплина офицеров и постоянного состава, и переменников держалась, пожалуй, в том числе и на нежелании огорчать своими неверными поступками уважаемого командира. При Батурине исчезло это сдерживающее начало, и дисциплина в батальоне стала заметно хромать. Ну, а некоторые случаи, выходящие за рамки нормального поведения, естественно, не могли оставаться безнаказанными. Так, приказом по 8-му
ОШБ № 88 от 8 апреля 1945 года подполковник Батурин объявил РажевуЭто «увлечение» Ражева заставляло меня все чаще прибегать к своим командирским мерам, а заодно и к раздумьям о смысле воинской дисциплины… Только сейчас, когда перед моими глазами лежит ксерокопия этого приказа, я обратил внимание на 5 восьмерок
и подумал, не специально ли для «оригинальности» были определены эти 8 суток ареста, а не 5 или 10? Если это так, отдадим должное юмору комбата.Ну а что касается взысканий «направо и налево», то приведу факты из разных приказов, изданных комбатом за последний месяц войны и первое послевоенное время:
17 апреля – за систематическое пьянство и самовольные отлучки, находясь в госпитале на излечении, арестовать бойца-переменника Гущина В.А. на 10 суток строгого ареста с содержанием на гауптвахте.
28 апреля – за опоздания на учебные занятия лейтенанту Афонину и мл. л-ту Писееву – объявляю выговор.
5 мая – «за нарушение моего приказа, запрещающего вступать в интимные отношения с немецкими женщинами, капитана Г… М… И… арестовать на 5 суток домашнего ареста с удержанием 50 %…»
8 мая – за самовольный уход из расположения части моему заместителю по строевой части подполковнику Филатову объявляю выговор.
12 мая – за сокрытие документов выписанного из госпиталя после излечения по ранению бойца-переменника Шульгу А.Т. арестовать на 10 суток строгого ареста с содержанием на гауптвахте.
14 мая – за опоздания на занятия капитана Пусик К.Д. арестовать на 2 суток домашнего ареста с удержанием 50 % денежного содержания… майорам Цигичко В.К. и Бельдюгову И.И. объявить выговор.
26 мая – капитанов Слаутина за плохой учет личного состава и Зельцера за обман начштаба арестовать на 3 суток домашнего ареста каждого с удержанием 50 % денежного содержания…
30 мая – за попытку грабежа гражданского населения (немцы) переменников Стырова Ю.В и Рябко В.И. арестовать на 10 суток строгого ареста каждого с содержанием на гауптвахте.
Если все приказы о наказаниях приводить, то это займет много страниц. Но ограничусь лишь несколькими комментариями.
В большинстве случаев в приказах о наказании переменников указаны полностью их имена и отчества, офицеры же часто перечисляются даже без инициалов. К переменникам почему-то применялся только строгий арест, при котором пища полагалась только один раз в двое суток. Да и прибывшего из госпиталя после ранения, полученного в бою, искупившего свою вину кровью, пока только формально не восстановленного в правах офицера сажать под строгий арест, как солдата, как-то не по-офицерски. И к офицерам постоянного состава часто применялся арест, хотя и «домашний».
Как тут не провести аналогию с предшественником Батурина, полковником Осиповым. Тут можно и без комментариев, достаточно привести содержание одного приказа
№ 168 от 3 августа 1943 года: