Правда о твоей матери (СИ)

- Станем её землетрясением. В хорошем смысле, - Даниил толкнул Лёву. – Вставай.

Мальчик поднялся и непонимающе воззрился на отца.

- Доля правды в твоих словах есть, - вынужденно признал Грачёв. – Она испытывает определённый ступор в отношении тебя, так как в её сознании ты прочно связан с образом твоего био-папани. И поделать с этим она ничего, по всей видимости, не может. Не все люди рождаются сильными, Лёва. Твоя мать слаба.

- Не назвал бы её слабой, - с сомнением покачал головой мальчик.

- Ну, в этом точно слабая. Мы её укрепим. Вклепаем ей другое видение тебя. Её психику, её подсознание нужно переориентировать. Понимаешь?

- Не понимаю.

- Мы внедрим ей ту мысль, что ты мой сын. Чтобы она перестала тебя воспринимать через призму био-папани. Тем более что ты и правда не его сын, а мой. В тебе больше от меня, чем от него. И вот на это мы и обратим её внимание. Обнимай меня при ней и веди себя, как ты вёл в последние два дня. Будь искренним… не переигрывай. Сможешь?

Лёва пожал плечами.

- Наверное. Но я не особенно рвусь с ней общаться. Мягко говоря. Может, лучше сосредоточиться на инструкции по рукопашному бою?

- Не может, а точно. Давай поешь, и через часик сосредоточимся, - Даниил помолчал, потом сказал, останавливая Лёву у входа в дом:

- Я понял. Несправедливо, что я прошу тебя, ребенка, справляться самому и перешагивать через твою боль. Это на самом деле серьезная травма, и с ней правда нужно разбираться. Во всяком случае, попробуем.

- До меня всё не доходит, как ты собираешься это сделать.

- Не торопясь. Сперва создадим ей благоприятную атмосферу. И нам приятно, и ей полезно.

Юлия что-то жевала с безразличным видом, сидя у ноутбука. Даниил с Лёвой молча доели остывшую яичницу; мужчина вполголоса обратился к мальчику:

- Хочешь – забери себе ту футболку, которая тебе понравилась. Мне она уже мала, а тебе как раз.

- Да? – живо повернулся к нему Лёва. – А мне кажется, такой раритет жалко носить. Ты его уж истаскал, того и гляди рассыплется при первой же стирке.

- Это мы отцом были на концерте Цоя в Москве. Ну и он не удержался – купил-таки себе футболку. Я подрос и тоже в нее влез. Его уже не было в живых к тому моменту. Ну не в музей же ее теперь. Носи на здоровье. Может, она ещё порадует твоих школьных друзей.

- Я разок надену. Это прикольно, - восхитился мальчик. – Но не хотелось бы загадить. Лучше держи ее у себя – это же память об отце.

- Вообще-то память в голове, - не согласился Даниил. – Я всё помню, как вчера. Странно представить, что я пережил отца уже на целых двенадцать лет. Тридцать восемь. Такая молодость. А он казался мне, пятнадцатилетнему, пожилым человеком.

- Вы можете помолчать? Мне работать нужно, - раздражённо обратилась Юлия в пустоту, даже не отрыва глаза от монитора.

- Почему же ты не осталась одна в квартире, где тебя никто бы не беспокоил? – спокойно спросил Грачёв. Юлия нехотя подняла на него свой тяжёлый взгляд; и Грачёв понял, что любовница скрывает от него что-то… что-то, что может разрушить его жизнь и лишить последней, единственной надежды.

Глава 12. Даниил. Спасаешь сына - спаси и дочку.

- Вообще-то я к вам не собиралась, - спокойно говорит мне Юлия, а сама смотрит испытующе, словно в зрачки встроен рентгеновский аппарат. Терпеть не могу, когда она так подводит глаза: взгляд сразу становится таким стервозным. Что она во мне ищет, чего хочет? Я понимаю: что-то случилось.

- Просто зарулила в другом направлении. Ноги свернули не туда.

- То есть ты куда-то шла, - догадываюсь я. - Не играй со мной, Апраксина. Куда намыливалась-то изначально? На работе что-то стряслось - да?

- Да бывший достаёт, - морщится Юля. - Не понимаю, с какого перепугу. Больше ничего. Дашь ты мне поработать или нет? Я хотела просто переключиться, сменить обстановку... свежим воздухом подышать.

Она врёт. Врёт и скрывает что-то.

Я думаю сейчас только о Лёве - о том, что, возможно, зря говорил с ним о таких сложных вещах, как со взрослым; я позволил развести себя на откровенность и сам, что уж греха таить, был рад хоть с кем-то поделиться своей несчастной влюблённостью. Лёвина сыновняя любовь утешила меня больше, чем утешила бы любовь какого-то другого ребёнка; всё же Лев был частью Апраксиной, и мне казалось страшно приятным, что, отталкивая меня одной своей частью, она через Лёву словно принимает меня другой.

Но усилием воли мне удаётся переключиться от проблем сына к Апраксинским инсинуациям. Вышла в одном направлении - а ноги принесли сюда? Сейчас поглядим.