Правда о твоей матери (СИ)

Впрочем, почему я сейчас должен вспоминать об Апраксиной? Надо думать о дочери, а ещё о том, что рядом со мной хороший человек, с которым может что-то получиться.

Что-то интересное, надёжное и... приятное.

Её зовут Ольга.

Я бесстыдно, но легонько оглаживал её голую спину и руки, пока танцевал с ней в ресторане… целовал контур её лица – и она улыбалась, прикрывала глаза, слабела от удовольствия; такое не сыграешь. Неужели у меня может быть секс прямо сегодня?

Довёз её до своего дома – и, как юнец, охваченный нетерпением, сразу поволок в спальню. Она не сопротивлялась; однако была несколько напугана моим напором. Я забыл, что передо мной не Апраксина, которая тащилась от такой манеры трахаться ничуть не меньше, чем я… Но меня уже не остановить: я окунаюсь в благоухающее тепло стройного гладкого тела, замыкаю её у себя в плену и жадно, грубо беру, не обращая внимания на предупреждающие вскрикивания. Кажется, Ольга никак не ожидала подобного от меня – обычно такого сдержанного; но, поняв, что деваться некуда, старается приспособиться. Я думал, что успел начисто утратить все постельные навыки; но тело, дорвавшись до удовольствий, долго остававшихся недоступными, - да даже и нежеланными, - теперь отрывалось вовсю. Как же мне этого не хватало… я стараюсь пресытиться – но это никак не получается; командую Ольге, которая морщится и стонет сквозь стиснутые зубы:

- Ну тихо! Терпи.

- Я не выдержу!

- Выдержишь.

Мне сейчас адски хорошо – как я обходился без живого женского тела рядом? Но как только упоение достигает кульминации и следует бурная разрядка, мне моментально становится ясно, что я не получил того, чего хотел.

Вернее, тело-то худо-бедно получило. Сердце же, мозг – остались неудовлетворены.

Я. Хочу. Юлию. В этот. Дом. В эту. Постель.

В Шерман. Оукс.

Драть на этих простынях Апраксину.

Ночь за ночью, пока за стенкой посапывает в крепком сладком сне наш младший ребёнок.

И от несбыточности этой мечты мне становится так хреново, что все усилия сегодняшнего вечера сведены на нет.

Ольга, полежав, устало поворачивается ко мне. Мы переплетаем руки, и она усмехается:

- Ну ты мустанг. Что, давно не было секса?

- Порядочно.

- У меня тоже. Представляешь, пятнадцать лет ждала, что человек женится. А он – р-р-раз… и в один прекрасный день объявил, что набрался-таки храбрости и женится... на другой.

Прекрасно её понимаю – но ей об этом почему-то не говорю.

- Вообще-то я так не люблю, - продолжает Ольга. – Я люблю медленно и нежно.

- Чуть позже попробуем… люблю по-разному, - обещаю я. Теперь уже не только мозг и сердце – уже и своенравное тело безапелляционно заявляет мне, что это не Апраксина, и разница вовсе не в пользу Ольги. Поэтому подделку, Грачёв, ты мне больше не подсовывай, уж будь любезен! «Ну а где я тебе возьму Апраксину», - презрительно ухмыляюсь я на претензии своенравного тела.

Во время следующего раунда - ровно такого, как хотелось Ольге - капризное тело так и шепчет мне с сердцем в унисон: "Ничего, конечно, только... это ведь не Апраксина. Ощущения совсем не те - но ладно уж, давай...". Я ещё пытаюсь как-то сопротивляться - когда мы заканчиваем, спрашиваю:

- Ты завтра вечером где?

Ольга улыбается:

- Ночую у тебя... если ты не против. Если вы с дочкой не против...

А вот дочкиного-то мнения я ещё и не спрашивал.

На следующий день, когда мы ужинаем вместе у нас дома, я осторожно подготавливаю Эву:

- Доченька, ты не против, если Ольга у нас останется?

- Конечно, не против, - легко соглашается малышка. - Уже темно. Там дядьки страшные по улицам ходят - у-у! Оля, оставайся. Если боишься - можешь у меня ночевать.

- А у папы твоего можно? - улыбается Ольга.

- Если папа разрешит. А тебе что - очень страшно, да? Ничего! Папа тебе скажет, что привидений не существует. Есть только Каспер - доброе привидение. Но я его пока не видела.

Мы проводим ещё одну приятную ночь - и я засыпаю в объятиях дорогой коллеги с чётким пониманием того, что всё это, конечно, приносит удовольствие, просто как-то... неправильно. Словно я пытаюсь обмануть себя: жру огурец вместо шоколада и отчаянно пытаюсь себя убедить, что это шоколад; но все рецепторы сопротивляются, не желают соглашаться с обманом.

Отгоняя эти мысли и до последнего игнорируя сигналы обманутого в ожиданиях тела, я утром варю кофе себе и любовнице, которая, заигрывая, обнимает меня сзади; я поворачиваюсь, отвечаю на поцелуй - когда мы слышим гневное:

- Ты же не мама – ну так и отойди тогда от папы!

Эва тоже встала неожиданно рано и, топоча босиком поухне, исполнена праведного возмущения. Я примиряюще говорю:

- Эвочка, но тебя-то я целую, когда говорю "с добрым утром", - да, солнышко?

- Да! Потому что мы - семья!

- Ты же вчера сказала, что Ольга может остаться, - напоминаю я.

- Просто проночевать, потому что ночью страшно выходить на улицу! Оставаться - не значит целоваться!

- Ладно, хватит рассуждений, садись с нами завтракать, - приглашаю я, накладывая дочери её любимой кашки. - Пока нужно поесть, а потом поговорим обо всём, да?