В начале 1733 года пятнадцатилетнюю девочку перевели во дворец и поручили её воспитание уроженке Пруссии, генеральской вдове Адеркас. Тогда же девочку перекрестили в православие, нарекли Анной, в честь тётки. С отчеством вышла проблема — Карловной её называть или Леопольдовной? Священники говорили, что можно и так и так, нет разницы, и утвердилось — Анна Леопольдовна.
Случайно ли Екатерина Ивановна умерла сразу после разлуки с дочерью, 14 июня 1733 года? Во всяком случае, ей не исполнилось тогда и 42 лет, и ничто вроде не толкало к смерти, жить бы да жить (может быть, и завести новых детей). Но у всякого, кто представляет себе отношения такой одинокой матери с дочкой, возникают очень печальные подозрения.
Анна Леопольдовна не получила никакого образования. И вот в чём великая заслуга госпожи Адеркас — она не только научила Анну немецкому и французскому, но и приохотила девочку к чтению. Женщина опытная, побывавшая с мужем в Германии, Франции и Испании, госпожа Адеркас много рассказывала, прививая воспитаннице вкус к отвлеченному, к путешествиям, картинам и увлекательным историям. Судить о внутреннем мире Анны Леопольдовны непросто, но, во всяком случае, она духовно жила уже не в тесном патриархальном мирке Измайловского.
Вот характер у принцессы был не лучшего свойства: угрюмый, строптивый. Девочка росла скрытной, замкнутой в себе; о переживаниях её мало кто знал. Эти черты характера Анны Леопольдовны полагалось всегда считать проявлением дурной наследственности — по линии отца, разумеется.
Наверное, у царствующих особ это всё бывает совершенно по–иному, но в среде нас, жалких обывателей, никто бы не удивился такому характеру. Девочку в 15 лет, которая уже вполне сознательное существо, отрывают от любимой и любящей матери и заставляют полностью переменить образ жизни! Характер у неё и должен испортиться, и как раз в этом направлении — в сторону угрюмости и скрытности.
С портретов Анны Леопольдовны смотрит приятная, хорошо сложенная молодая женщина, но с каким–то трагическим выражением на лице, с опущенными вниз уголками рта. Черноволосая и черноглазая, с правильными чертами лица и прекрасной фигурой, Анна производила впечатление. Но за прической и одеждой не следила, понравиться не старалась и людей дичилась, в том числе и молодых мужчин.
Из всех иностранных романов Анна Леопольдовна больше всего любила истории про страдающих, но верных долгу принцесс; или про принцесс угнетаемых, но выражающих свои чувства угнетателям. Как вы полагаете, читатель, это продукт наследственности по линии герцога Мекленбургского или все–таки следствие воспитания и биографии? А если о наследственности… Анна Леопольдовна вошла в историю как первый и единственный потомок царя Ивана Алексеевича и Прасковьи Фёдоровны, который овладел бы иностранными языками и любил бы читать. Может, и правда наследственность по отцовской линии?
Анна Ивановна внимательно следила за успехами племянницы, но сделать её соправительницей не спешила. То ли считала, что времени впереди ещё много, то ли не особенно близка оказалась ей племянница…
Во–первых, Анна Леопольдовна была, выражаясь более поздним термином, интеллигентна. Об Анне Иваном не это трудно сказать; круг интересов, вкусы, взгляды на жизнь оказались очень уж различны. Пока вокруг Анны Ивановны тараторили шутихи и дрались, сигали, ездили друг на друге шуты, Анна Леопольдовна как–то больше хотела почитать, поговорить о картинах и фарфоре или просто погулять по аллеям парков. В конце концов, если голова у человека не совсем пустая, должен же он оставаться один и думать о чём–то…
Во–вторых, как бы ни была Анна Леопольдовна признательна императрице за её приближение ко двору, совсем не уверен, что она не вспоминала о матери и ни как не связывала своё появление во дворце и её смерти.
«Не начинайте брак с насилия», — резонно советовал Оноре де Бальзак. Вероятно, это хороший совет для всех отношений людей, а отношения племянницы с теткой начались с насилия, с жестокого изменения судьбы девочки–подростка.
Во всяком случае у нас нет никаких свидетельств близости двух Анн, их совместной работы над чем–то или хотя бы общих развлечений. Тем более Анна Ивановна продолжала самовластно определять судьбу племянницы, и не думая хотя бы посоветоваться с ней, — а она–то что думает по этому поводу? Конечно, так поступали и с самой Анной Ивановной, и с её сестрой… Но люди все–таки бывают очень разные, и если Анна Ивановна в свое время писала любовные письма совершенно, неизвестному ей жениху, то Анна Леопольдовна отказывала очень даже знакомому, уже привезенному специально для неё в Петербург.
Почему выбор Анны Ивановны пал именно на принца Брауншвейг–Люнебургского Антона–Ульриха, мне трудно сказать. Во всяком случае, на 14–м году жизни Анны 18–летний принц был выписан в Петербург и поселился в том же дворце у Анны Ивановны — как будущий супруг её племянницы.