Правда об Афганской войне

Сказать, что в тот момент я был в полной мере готов бросить туза на стол, было бы преувеличением. Одно дело с боевыми товарищами предполагать, а другое – оказаться перед человеком, имеющим полную власть, чтобы тобой «располагать» по своему усмотрению. Да и весь характер этого совещания настраивал скорее на то, чтобы изложить свои выводы в том же неопределенном мало к чему обязывающем стиле. Но факт есть факт: председатель Комиссии Политбюро спрашивает тебя как Главного военного советника: «Что будем делать?»

Теперь, вспоминая те минуты, мне кажется, что я пошел на Голгофу.

– Юрий Владимирович, я уверен, что в Афганистане все надо решать политическими и дипломатическими методами.

– Это не ново, – буркнул Громыко.

Я понял, что меня сразу же ставят на место.

Андропов тихо спросил:

– И все же?

Я почувствовал, как сердце мое стало ритмично разгонять кровь. Не вполне уверенный, что поступаю в соответствии с рангом и положением, когда вокруг столько крупных политических и военных деятелей, я медленно, стараясь не торопиться, начал излагать:

– Юрий Владимирович, уважаемые члены Комиссии, каждый день пребывания советских вооруженных сил в Афганистане и ведение ими боевых действий бьет по авторитету Советского Союза и выгодно играет на руку Соединенным Штатам Америки и НАТО.

– А у вас что, есть свои люди в Пентагоне? – едко спросил министр обороны.

– Нет, товарищ министр обороны, в Пентагоне своего человека не имею.

– Откуда же вам это известно, уважаемый радетель за интересы Америки и НАТО? – грубо продолжил Устинов.

Я не мог и не хотел быть униженным на этом совещании и потому ответил резко:

– Дмитрий Федорович, в свое время министр обороны Андрей Антонович Гречко учил меня мыслить широко, видеть политическую сторону явлений и излагать свои выводы откровенно и прямо…

– И все-таки,- перебил меня Андропов.

Я встал – не скрою, для большей храбрости. Да и вообще, сидеть перед столь высокой Комиссией во время своего доклада было неприличным. Пока я поднимался со стула, успел и приободрить себя и сформулировать ответ.

– В течение восьми месяцев, что я нахожусь на посту Главного военного советника, я располагал возможностью, глубоко и всесторонне анализируя ситуацию, делать все для победы над противником в вооруженной борьбе…

Табеев успел скороговоркой вставить:

– И тут же снимали воинские гарнизоны там, где отвоевывали у душманов власть!

Громыко сделал рукой жест: мол, помолчи, послушай, что генерал докладывает.

И я продолжал:

– Считаю, что необходимо объявить руководству Демократической Республики Афганистан, товарищу Бабраку Кармалю, что в ближайшие полгода из страны будет выведена половина войск 40-й армии, а в следующие полгода – остальная часть… Следует возложить ответственность за судьбу и защиту Революции на НДПА ДРА, ее руководство.

Несколько секунд длилось гробовое молчание.

Устинов, зло посмотрев на меня, сказал:

– Мы добиваемся военно-технического превосходства над Америкой и НАТО…

Я не сдержался:

– Товарищ министр обороны, я докладываю сейчас о возможном решении проблемы Афганистана…

Но Устинов продолжал давить:

– Нам Афганистан нужен как полигон мирового масштаба. Это-то хоть вы понимаете, стратег?

Пономарев мягко и уважительно попытался поправить Устинова:

– Как политический и экономический полигон, Дмитрий Федорович.

– А я говорю: военно-технический полигон мирового масштаба.

Андропов сжал губы. Ему эта перепалка явно не была нужна. Громыко хранил непроницаемость. В наступившей тишине стало слышно, как потрескивает спираль одной из ламп в люстре над головой, казалось, она сейчас перегорит.

В те минуты я всего мог ожидать – и несогласия со мной, и полемики, и даже отстранения меня от должности за непонимание поставленных задач. Но я никак не ожидал такого цинизма в словах Устинова (которые, как я понимал, не должны были бы произноситься вслух), сжатых губ Андропова, непроницаемости Громыко…

Мне вдруг вспомнился разговор с Устиновым по телефону в связи с преступлением наших воинов, то, как он меня вразумлял на счет правильного понимания «правды».

Растерянность и подавленность на минуту овладели мною. И тут – есть Бог на свете! – зазвонил телефон на столике у окна. Молчавший до сих пор офицер впервые раскрыл рот:

– Юрий Владимирович, вас просит к аппарату Константин Устинович.

Ю. В. медленно поднялся и подошел к аппарату.

– Слушаю, Костя. Да, мы сейчас этим и занимаемся. Четвертый час сидим. Передай Леониду Ильичу, что работаем. Да, он здесь. Хорошо.

Этот звонок, словно подстроенный театральным режиссером, сразу сбросил напряжение в комнате. Андропов, медленно возвращаясь на свое место за столом, явно принимал на ходу какое-то решение. Мне показалось, что четверка быстро обменялась значительными взглядами. Ю.В. сел в кресло и устало произнес: – Ну что же, сделаем перерыв. Все свободны.

Соколов, Ахромеев, Максимов, Табеев, Спольников и я быстро вышли из Ореховой комнаты.

Разговаривать мне ни с кем не хотелось.