Правда об Афганской войне

За мягкостью и вкрадчивостью Устинова порой скрывалась жесткость и не исключено, что жестокость.

– Доложите оперативную обстановку.

Доложил.

– Ну, а мы вот тут готовимся к съезду партии. Вы не беспокойтесь, ваше политическое положение, я полагаю,-и в ЦК сложилось такое же мнение – останется прежним (на двух предыдущих съездах КПСС я избирался в состав ЦК).

Мне предлагался торг, это было очевидным. Я поблагодарил министра за заботу, тем более что я числился и среди делегатов съезда, и только в связи с необходимостью заботиться о стабилизации обстановки в Афганистане министр разрешил мне оставаться по месту службы.

И вот он перешел к главному:

– Ну вы там, конечно, уяснили, что злодейское глумление над мирными гражданами совершено переодетыми душманами. У нас тут такая информация и по линии «ближних», да и Фикрят Ахмедзянович это подтверждает.

Я изо всех сил старался сохранить твердость в голосе:

– Товарищ министр обороны, дважды проверено, дважды доказано, и дважды я от имени Советского правительства приносил извинения председателю правительства ДРА в связи с этим злодеянием, совершенным воинами 40-й армии.

– Да что вы плетете, товарищ Майоров? Ведь доказано!

– В Москве, может быть, и доказано так, как вы говорите, а здесь доказано, что преступление совершено нашими воинами. И эти преступники арестованы.

И тогда он тихо меня спрашивает:

– Послушайте, вы за кого?

И услышал я сталь в голосе сталинского наркома. И как бы смел и уверен в себе я ни был в тот момент, испарина покрыла мой лоб.

– Товарищ министр обороны, я за правду.

А он опять, тихо так:

– За какую правду?

– За ленинскую правду, товарищ министр…

Не успел я сказать «обороны», как в трубке раздался щелчок. Разговор был окончен.

Развязка состоялась.

Пригласив Самойленко и Черемных, я изложил им суть разговора с министром. Сказал им и о поведении Табеева в Москве, о коварстве и лжи представителя КГБ Спольникова. Одно лишь утешило нас – обилие работы. Предстояло закончить планирование операций на март-май.

Вечером того же дня позвонил мне из Москвы один из заместителей Епишева, генерал-полковник Соболев Михаил Георгиевич.

– Саня, что ты там натворил? Характер свой показал? Так вот знай: как бы там ни было, я тебя уважаю. И еще будь в курсе: басурман Фикрят тебя предал. Сейчас вернулся Алексей Алексеевич от хозяина, ему было сказано, чтобы вычеркнул тебя из состава ЦК… Но ты не переживай. Твои настоящие друзья тобой гордятся.

Этот случай многое тогда перевернул в моей душе. Я понял, что либо выстою, но меня отсюда уберут, либо окажусь сломленным.

…Бандитов-насильников судили, нескольких приговорили к высшей мере наказания. Остальных к большим тюремным срокам.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Хмурым вечером 22 марта 1981 года в одном из кремлевских зданий, в так называемой Ореховой комнате собралось немногочисленное по составу присутвующих совещание по проблемам Афганистана. Ярко светила над их головами люстра – похоже, для того, чтобы помочь им внести полную ясность в оценку советского присутствия в Афганистане.

Итак, за большим круглым столом – первый заместитель министра обороны Маршал Советского Союза Сергей Леонидович Соколов, первый заместитель начальника Генерального штаба ВС СССР генерал армии Сергей Федорович Ахромеев, командующий Туркестанским военным округом генерал-полковник Юрий Павлович Максимов, чрезвычайный и полномочный посол СССР в Афганистане Фикрят Ахмедзянович Табеев, представитель КГБ в Афганистане генерал-майор Виктор Николаевич Спольников и я – Главный военный советник в Афганистане, первый заместитель Главкома сухопутных войск генерал армии Александр Михайлович Майоров.

За тем же столом, рядом с ними – четыре члена Комиссии ПБ ЦК КПСС по Афганистану: ее глава Председатель КГБ СССР, член Политбюро ЦК КПСС Юрий Владимирович Андропов; член Политбюро ЦК КПСС министр иностранных дел СССР Андрей Андреевич Громыко; член Политбюро ЦК КПСС министр обороны СССР Маршал Советского Союза Дмитрий Федорович Устинов и кандидат в члены ПБ ЦК КПСС секретарь ЦК КПСС академик Борис Николаевич Пономарев.