Правда смертного часа. Посмертная судьба.

«Прощание…»: «…От толпы… отделяется кучка молодых ребят и мчится вслед за процессией. Машины прибавляют ходу, ребята по одному отстают, продолжает бежать только какой-то совсем еще мальчик в черном кожаном пиджачке. Улица уходит вниз, толпа вдоль мостовой редеет. Уже становится виден Курский вокзал, а он все бежит.

…На него страшно глядеть: он мертвенно бледен, кажется, сейчас грохнется оземь…

…Если бы совесть могла в тот день каким-то чудом воплотиться в человеческом облике, я знаю, она была бы этим мальчиком в черном пиджачке!»

М. Влади: «…Часть огромной толпы бежит за автобусом до самого кладбища. Меня охватывает истерический смех, потому что из-за рытвин на дороге гроб подпрыгивает и твое тело соскальзывает. Нам приходится укладывать тебя обратно».

A. Штурмин: «На кладбище я ехал в катафалке, напротив сидела Марина. Там были родители, Туманов, Любимов… В книге Марины Влади написано, что тело выскользнуло из гроба… Ничего этого не было».

B. Гордеев: «Катафалк отъехал… Довольно быстро сняли оцепление… Мы подошли к театру. В окне какой-то «Фотографии» — портрет Владимира Семеновича в черной рамке. Вся улица перед театром — в цветах… Я подобрал на память две гвоздики».

По поводу этой фотографии Высоцкого в траурной рамке в витрине «Фотографии № 1» приведем начало уникального документа:

ПРИКАЗ

по Московскому городскому фотокинообъединению

Мосгорисполкома.

г. Москва, № 20226 августа 1980 г.

В «Фотографии № 11» цеха № 2 без разрешения администрации цеха и без согласования с художественно-техническим советом было нарушено оформление витрины «Фотографии».

На основании изложеннного, приказываю:

1. Фотографу «Фотографии» Стрижевскому А.Е. и заведующему «Фотографией» Герасименко В.А. за самовольное оформление витрины объявить выговор.

2. Начальнику цеха № 2 Борисенкову Н.С. и мастеру участка Розанову Н.А. указать на слабый контроль за оформлением витрин и интерьеров подведомственных предприятий…

Директор фотокинообъединения Ю.Тарасов.

В. Гордеев- «По дорогам пошли первые машины, но у театра и особенно у метро — еще много людей. Метро работает только на вход. Милиция в свои «матюгальники»:

— Товарищи, просьба — пройти в метро!

— Товарищи, не мешайте движению автотранспорта!

— Товарищи, разойдитесь!

Толпу у метро стала теснить конная милиция… Одна старушка сказала:

— Ну, прямо девятьсот пятый год! Сейчас нагайки вытащат…

Вдруг люди у метро стали скандировать:

— Позор! Позор!

И хлопать в такт. Оказалось, что попытались убрать портрет Высоцкого в окне второго этажа. Портрет вернули…»

Э. Рязанов: «На фасаде театра висел портрет Высоцкого. Потом по чьему-то распоряжению (о, неисправимость страха!) этот портрет вдруг убрали. Толпа начала волноваться, скандировать:

— Позор! Позор! Портрет! Портрет!

Через некоторое время, опять по чьему-то указанию, портрет появился».

М. Козаков: «Перед Красной Пресней движение замедлилось. Здесь его (Высоцкого) тоже ждали, и чем было ближе к цели, тем больше становилось людей и тех, что в синих олимпийских рубашках. К Ваганьковским воротам кортеж подъезжал медленно».

Д. Гельфонд: «На кладбище первой подъехала милицейская машина сопровождения. Потом катафалк и много-много машин. Но машины не пустили к кладбищу… Часть толпы прорвалась к могиле, опрокинули заграждения…»

М. Козаков: «У последнего его приюта людей оказалось сравнительно мало. Палило яркое солнце».

М. Влади: «Мы приезжаем на кладбище, на песчаную площадку, где в последний раз можно тебя поцеловать. Мне все труднее справляться с нервами. От вида искаженных болью лиц мне снова хочется захохотать. Может быть, я слишком много плакала?»

Д. Гельфонд: «Прощались у могилы. Сама процедура прошла довольно быстро».

М. Влади: «Я последняя наклоняюсь над тобой, прикасаюсь ко лбу, к губам».

М. Козаков: «У могилы было решено не говорить. Сказал кто-то один, кому это было доверено».

А. Крылов: «Говорил Дупак. Что он говорил, я не слышал — передо мной было семь-восемь человек. И говорил он тихо».

М. Влади: «Закрывают крышку. Удары молотка звучат в тишине».

М. Козаков: «Потом — то, что страшно всегда: глухой стук молотков…»

A. Крылов: «Молотками стучали громко — сразу несколько человек».

М. Влади: «Гроб опускают в могилу, я бросаю туда белую розу и отворачиваюсь. Теперь надо будет жить без тебя».

B. Янклович: «Могила… Помню, что Марина сказала мне:

— Помоги…

Наклонилась, взяла горсть земли с могилы и увезла домой».