Собственная пропаганда «величия» вскружила голову и самому Людовику. Он уже грезил себя великим завоевателем, приглядывался к Италии, мысленно примерял корону Германской империи. Когда ему сооружали очередную конную статую, король распорядился поместить у ее подножия скульптуру, изображающую р. Эльбу. (И, по слухам, символически овладел натурщицей, служившей моделью для этой скульптуры.) Будущую свою восточную границу он видел именно на Эльбе. И создал особую «палату присоединения». Группу чиновников, которая рылась в архивах и выискивала в старых документах предлоги для захвата тех или иных земель. Хотя Людовик обходился и без предлогов. Однажды вдруг двинул войска и аннексировал Страсбург. Без войны, просто так. А потом потребовал у Нидерландов г. Алост. На том «весомом» основании, что французы его «забыли» включить в прошлый мирный договор. И голландцам, скрепя сердце, пришлось уступить. Гадая, что же еще в Париже могут «вспомнить» через год-два?
Вильгельм Оранский не тешил себя иллюзиями, амбиции Людовика оценивал верно и готовился к новой схватке. Формировал большую армию, несмотря на то, что для государства это было очень тяжело. А олигархи из Генеральных Штатов постарались переложить возросшие расходы на простонародье, и без того бедствовавшее. Вспыхнуло восстание в Роттердаме, которое пришлось подавлять войсками. Оранский прилагал титанические усилия и к созданию антифранцузской коалиции. Но с этим дело не клеилось. Испания надорвалась. Английского короля Франция прочно держала на крючке субсидий. А немецкие князья после прошлых кошмарных вторжений просто боялись ее.
Но при экспансии Людовика на Германию и Италию его естественной противницей стала бы Австрия. Правда, былая Священная Римская империя германской нации после Тридцатилетней войны превратилась в чисто номинальное понятие. Вена была довольно небольшим городом, своими размерами и богатством не могла соперничать ни с Амстердамом, ни с Парижем, ни с Москвой. А императорский дворец Хофбург не шел ни в какое сравнение с Версалем. Он представлял собой беспорядочный лабиринт старых, запущенных зданий, строившихся в разные времена. Некоторые были в аварийном состоянии, их непрерывно ремонтировали и подмазывали. В этом муравейнике лепились друг к другу покои императорской семьи, правительственные учреждения, музей, больница.
Тем не менее нищету старались компенсировать внешней пышностью. Чтобы чувствовалось — император! Это не какие-то там короли или герцоги! При дворе кормилась целая армия историков, возводивших род Габсбургов прямо к Ною. Императора окружали 2 тыс. придворных и 30 тыс. слуг. (Хоть в этом переплюнуть Людовика!) Жизнь Хофбурга была подчинена сложнейшему ритуалу, еще похлеще, чем в Версале. Расписывалось и строжайше соблюдалось все до мелочей. На каждый день и каждый случай жизни существовал детальный сценарий. Кто что говорит, сколько шагов делает, во что одет. Допустим, красные туфли и чулки полагались только Габсбургам, и нарушитель мог поплатиться головой. Там, где проходил или проезжал император, все были обязаны опускаться на одно колено. И при упоминании его имени тоже. Первый тост на любых торжествах поднимался за здоровье императора, и виночерпий для этого наполнял бокалы, стоя на коленях. На балы и маскарады денег не хватало, но было много разных торжественных дней, посвященных религиозным праздникам, именинам высочайшей семьи, памятным датам. В таких случаях император шествовал по городу в окружении рыцарей ордена Золотого Руна, облаченных в положенные им парадные одеяния — расшитые золотом плащи, роскошные костюмы с бриллиантовыми украшениями.
Но сам император Леопольд I, как уже отмечалось, к правлению не готовился. И к государственным делам так и не привык. Он откровенно тяготился своими обязанностями, старался свалить их на других и отдохнуть душой в уединении, когда мог заняться своим любимым делом — музыкой. В результате германские князья с ним почти не считались. Имперские земли и фамильные владения Габсбургов управлялись крайне неумело. В финансах правительство никогда не могло свести концы с концами. Чтобы заткнуть одну дыру, дергало деньги из другой. А политический курс империи был пущен на самотек. Все как-то шло само собой — пусть и дальше идет. Серьезной соперницей для Франции Австрия быть не могла. Но титул императора значил еще много! И в случае войны за европейскую гегемонию Австрия неизбежно стала бы ключевым звеном антифранцузского союза. А вот коалиции Людовик опасался, он уже два раза с этим обжегся. Поэтому он счел полезным Австрию «отвлечь».