Правдивая история о выдуманной личности

– Нет, но какое это…

– Ты равен со мной?

– Нет…

– Ты равен с женщиной?

– Н-нет…

– Ты равен с братом своим родным?

– У меня нет…

– Ошибаешься. Все люди – сыны божьи, а значит, мы все твои братья и сестры. А если ты не равен со мной, своим братом, тогда как ты можешь быть равен со мной перед своим отцом Богом?

Монсеньор молчал. Слушал и молчал… Это… Мой господин слушал другого и молчал? Быть такого не может… Хотя, если поразмыслить, то этот Гуго… Он испугал меня настолько, что я чуть не нарушил слово, данное самому себе. Но если и Вэйд молчит, значит, этот человек гораздо опаснее, чем я мог себе представить. Именно, что опаснее. Надо держаться от него подальше и присматривать за монсеньором с большим вниманием. Он…

И вдруг аббат открыл глаза и посмотрел прямо на Вэйда. Пристально и как-то устало, он разглядывал моего господина, а затем мягко улыбнулся.

– Не волнуйся, брат, скоро ты сам все поймешь. И ты тоже, – Гуго обернулся и также устало посмотрел на меня.

– К-кюре…

– А теперь запомните! Отныне вы, слуга и сеньор и все жители этого аббатства – братья, пусть и не по крови. Я стану вашим старшим братом, хотя многие признают во мне отца, как бы наивно это не звучало. Так или иначе, добро пожаловать в Клюнийское Аббатство, братья! Вы наконец-то нашли свой дом. Дом, где вас будут ждать всегда.

Глава 6. О военных монахах

Прошел год с нашего прихода в монастырь. И за этот год я каждый день только и делал, что жалел о том, что когда-то позволил выиграть Филиппу I. Клюнийское аббатство предстало передо мной в совершенно новом свете, и с самого первого дня нас не покидали трудности. Но если монсеньор всегда мог положиться на меня, то мне оставалось лишь верить в Бога и молитвы своей младшей сестры. Это Аббатство, по моим впечатлениям, не уступало королевской армии по строгости тренировок и трудности выживания: скорее даже превосходило. Нас заставляли изучать военное дело, но из-за того, что это все же монастырь, мы также повторяли молитвы и особенности клюнийской веры. Все просто: утром молитвы, вечером оружие. Однако такое расписание распространялось на всех, кроме меня…

Не считая обычных молитв и тренировок, монахам полагалось заниматься каким-то делом, которое обеспечивало бы жизнь в самом Аббатстве. Кто-то работал в поле, кто-то трудился в кузне, кому-то приходилось следить за огородом и сыроварней, а кто-то уезжал в город и продавал оружие и сыр, сделанные в пределах монастыря, а на вырученные деньги закупали овес и продовольствие. Строго говоря, Аббатство не бедствовало, а монахи не ходили голодными даже в неурожайный год.

Поскольку мы с монсеньором присоединились к братству, нас тоже определили на такие работы. Но если Вэйланду поручили следить за оружием, то на меня легла обязанность ухода за лошадьми и другим домашним скотом. Нет, я всегда любил животных, но… сколько времени и сил тратиться на них! Одна только чистка чего стоит! И на одну лошадь в среднем уходило почти половина часа и три полных ведра воды, а в Аббатстве содержалось десять лошадей и пятнадцать коз!

Помывка, расчесывание гривы, соскабливание с копыт застрявшей земли и грязи – все это неимоверно изматывало, но еще надо учесть, что воду для помывки сначала нужно принести. Речка, конечно, находилась недалеко, в двухстах шагах от Аббатства, но… тяжелые ведра и усталость не давали мне расслабиться, а в реке купать лошадей не разрешали крестьяне. Все-таки река служила источником питьевой воды, а шерсть и пыль с лошадей загрязняли ее.

Кроме чистки, необходим был вывод на пастбище, уборка навоза в конюшне, кормление и постоянная слежка за здоровьем зверей. А ведь еще нужно было скашивать траву на зиму, чтобы в неурожайный год скот не умирал от голода. Благо доить коз мне не поручали. Но были и приятные моменты: за то время, что я провел в конюшне, я научился хорошо ездить верхом, надевать и снимать сбрую и седло, распрягать и запрягать их в телеги, а также подружился с Чертом. Он оказался добрым конем, просто слишком свободолюбивым. Мне полюбилось смотреть в эти бездонные карие глаза и видеть в них какую-то величайшую грусть, хотя я не мог никогда сказать, что конь жил плохо, и я не уделял ему внимания.

Кроме слежки за конюшней, один раз в месяц я обязан был выстирать все хабиты монахов, а их, к слову, тоже было немало. И, наконец, уборка Аббатства тоже лежала на мне. Благо, не ежедневная. Особенно сложно мне приходилось в последний день месяца, когда все дела скапливались и приходилось с утра до ночи лишь мечтать присесть. Конечно, мне помогали монахи, которые не успевали встать по звону колокола, и в наказание их заставляли помогать мне, однако это происходило далеко не всегда, и зачастую я работал один. Радовало, что меня не заставляли переплетать книги и старинные рукописи. Этим занимались старшие монахи и сам Аббат. Кстати, о Гуго.