Правдивое комическое жизнеописание Франсиона

С этими словами Бергамин расстался со мной, ибо должен был обедать у одного вельможи, коему обещал прийти, а на другой день не преминул снова меня навестить. Как оказалось, он опять встретил Сальвиати и даже говорил ему обо мне, убедив его, что хотя я и иностранец, однако благодаря своим достоинствам и положению пользуюсь большим весом у сильных мира сего и могу оказать немалые услуги лицам, ведущим процессы, а так как мне якобы пришлось уже слышать от разных лиц о несчастье, постигшем семью Лючинды, то, проникшись к ней жалостью, я был не прочь ей помочь, и ему следовало поэтому повидаться со мной и рассказать подробно о всех ее делах; на это Сальвиати отвечал, что, будучи сам большим знатоком судебной процедуры, сможет отлично сообщить мне, в каком положении находится тяжба, но что относительно обстоятельств смерти Фабио, мужа Лючинды, и всех предшествующих происшествий мне надлежало поговорить с нею лично, если я согласен взять на себя труд пожаловать к ней.

— На этом мы с ним остановились, — добавил Бергамин, — и я обещал Сальвиати осведомить вас. Вы видите, что все устраивается согласно нашим жела ниям.

Я обнял его с восторгом, ибо был весьма рад возможности проникнуть к Лючинде, после чего Бергамин присовокупил:

— Примите во внимание, к каким хитростям и предосторожностям приходится прибегать в этой стране; я говорил с Сальвиати о Лючинде, так как она стара и стоит вне подозрений, но я не обмолвился ни словом о дочери, словно ее не существовало. Мне только удалось узнать, что ее зовут Эмилией, и то лишь случайно, так как он сам это сказал.

— Пустяки, постараюсь приспособиться к итальянским деликатностям, — отвечал я. — Что же касается моего покровительства, которое вы обещали, то не премину сделать так, чтоб вы не оказались лжецом.

Побыв у меня после этого разговора еще несколько времени, Бергамин ушел в город, обещав привести ко мне Сальвиати, ибо условился с ним о месте, где должен был его встретить; но я не захотел, чтоб он приводил его к нам, так как меня постоянно окружали французские дворяне, приходившие нас навещать. Я уже тогда жил с вами, мой славный Ремон, и незачем лгать: от вас-то я главным образом и. скрывался; вы бы удивились моей возне с этими итальянцами и возымели бы подозрение, а потому пожелали бы узнать, какие у меня могут быть с ними дела; я же не хотел вам открываться, ибо боялся, как бы вы не вздумали мне помешать.

— Ни в коем случае, — отвечал Ремон, — такое предположение равносильно сомнению в моей дружбе.

— Вы, однако, отлично знаете, — продолжал Франсион, — что я в ту пору добивался согласия Наис. Вот почему это могло показаться вам странным.

— И того менее, — возразил Ремон. — Разве вы когда-либо замечали, чтоб я был врагом природы? А поскольку вы еще не обладали своей невестой, то почему бы вам не гоняться за другой? Но если б даже Наис вам уже принадлежала, то вы были бы не первым, кому Амур внушил страсть к другой даме; при той общей жизни, которую мы с вами ведем, это не должно было помешать вам открыть мне свою тайну.

— Словом, вы хотите сказать, — отвечал Франсион, — что поступаете именно так по отношению ко мне и что я знаю все о ваших любовных приключениях и беспутных затеях. Тем не менее есть такие вещи, которые стыд запрещает нам сообщать друзьям, но они не должны обижаться, ибо это ничуть не нарушает дружества и является лишь маленькой и ничего не значащей хитростью. Итак, чтоб покончить со своим приключением, скажу, что я попросил Бергамина подождать меня с Сальвиати в одной церкви, с чем он охотно согласился. Ибо, сказал он, это будет походить на случайную встречу, и я задержу его, не говоря, что вы должны прийти.

Так оно и случилось, и хотя этот человек прикидывался весьма степенным, я, однако, не преминул пригласить их обоих отобедать. Бергамин сломил его упорство, и мы отправились в одно заведение, где можно было столоваться на разные цены. Тут мы окончательно свели знакомство, и Бергамин, заведя речь о Лючинде, открыто заявил, что я в состоянии оказать ей немалую поддержку.

— Вы совершите поистине милосердный поступок, — сказал Сальвиати, — она осталась вдовой, а кроме того, находится в стесненных обстоятельствах и не имеет покровителей. У нее в Риме почти ни одного знакомого, кроме меня, которому пришлось долго прожить в Венеции; но все, что я могу для нее сделать, это вести ее процесс, ибо не располагаю большим влиянием на высшие чины правосудия; мне бы хотелось, чтоб кто-нибудь ее поддержал не только ради благ, которые я ей желаю, но также ради моих интересов и интересов моей семьи: из сочувствия к несчастьям Лючинды я обязался за нее перед некоторыми торговцами и даже ссудил ее деньгами, каковые не смогу выручить, если дела ее не примут благоприятного оборота.