Курсант Артур Тамерланович Хайзуллин учился в нашей группе, и благодаря своей поразительной способности «влипать» во всевозможные истории быстро завоевал широкую известность. Он «залетал» в наряде и увольнении, на хозработах и лекциях, в строю и на отдыхе, по поводу и без повода. Артушу драли командиры и начальники всех степеней, начиная от командира его отделения Толика Улогая, который при упоминании фамилии «Хайзуллин» делал плаксивое лицо и начинал причитать со скорбной интонацией:
«Воспитывали» Артушу за различные прегрешения и большие начальники – Делегат, Гиббон, Комдивка, Изюминка, Хиль и даже Особый отдел училища, – но всё с «нулевым» результатом. Больше всего от такого «дара» Артуши страдал его сосед по койкам и ближайший приятель Валерий Рудольфыч. Они были немного похожи – оба блондины, круглолицые, примерно одного роста и телосложения. Я, да и многие ребята их легко различали с самого начала учёбы. Но не все…
Толя Улогай, будучи командиром отделения, научился их различать к концу первого семестра (да и то постоянно путал).
Комвзвода Жора – через год учёбы, Веня Грабар – так за два года своего «комбатства» так и не смог их различить и на всякий случай «драл» обоих с особой свирепостью, именуя «Хайзуллиным» и Рудольфыча, чтобы не ошибиться. Валера очень переживал по поводу такого неудачного сходства с Артушей…
Уже на 4-м курсе у Валерия Рудольфыча родился сын, и он был отпущен по такому случаю в краткосрочный отпуск. Спустя положенное время, Рудольфыч возвращался из этого приятного отпуска в родную казарму в великолепном настроении. Мы (человек пятнадцать его приятелей по совместной четырёхлетней учёбе) стояли в курилке. Кто-то зоркий издалека увидел улыбающегося Рудольфыча, и все стали издалека ему радостно кричать и поздравлять, предвкушая положенный от молодого отца магарыч.
Тут Цыпа (старший сержант Анциферов), все время проживший с нами в одной казарме и несчётное число раз ходивший в наряды, увольнения и так далее решил сделать ему приятное
Улыбка мгновенно слетела с лица Валеры, и он молча проследовал мимо нас, не здороваясь и не говоря никому ни слова.
Так их и путали все четыре года.
Зная за Артушей талант к «залёту», народ стал его сторониться, чтобы не «вляпаться» за компанию. Родилась поговорка, поставленная в эпиграфе, которая его, кстати, очень расстраивала.
Важно отметить, что когда Артушей овладевала какая-либо идея (что случалось регулярно), его глаза загорались характерным «безумным блеском» и остановить его было так же сложно, как
У Тамерланыча «в миру» было два «почётных наименования»:
Я только один раз, и то случайно, изменил правилу: держаться от Артуши подальше. И вот что из этого вышло.
Мы готовились к сдаче Спецкурса №3 (техника РТВ). Объём материала был очень большой, вся информация – секретная. Обычно готовились к таким экзаменам группами по четыре-пять человек. Один вслух читал конспект и «тащил» сигнал по схеме, остальные – слушали и кратко обсуждали. В группу, где я «солировал» затесался и Артуша, напрочь никаких конспектов не писавший, так как он предпочитал мирно спать на лекциях.
Избавиться от него не удалось, и нарушение основополагающего принципа сосуществования с Тамерланычем (как можно дальше от него) дополнительно отравляло и так нервную ситуацию с подготовкой. Надо сказать, что мирно сидеть и слушать Артуша был не способен в принципе. Он постоянно вскакивал, уносился в другие группки, спонтанно возвращался, одержимый какой-то проблемой, в общем, был в своём репертуаре.
На беду, параллельно нам готовилась к этому же экзамену группа из 3-й батареи, в которой учился Артушин друг, носивший кличку Альфонс.
(Альфонс был знаменит на весь дивизион своим детородным органом неимоверных размеров, поглазеть на который в бане обычно собирались любопытствующие.)
Так вот к нему регулярно и бегал Артуша «набраться знаний». Мы только радовались его отлучкам, так как в эти минуты можно было спокойно позаниматься.
Альфонсова группа сдавала на день раньше нас, и Артуша считал своим долгом держать нас в курсе событий у друга.