Правила Барби (СИ)

– Прости, не знаю, что на меня нашло… – пробормотал он, грубо потирая ладонью лицо. И только я собиралась ответить ему, заметила крупную фигуру, стоящую у окна на кухне. Зеленые глаза разочарованно смотрели прямо на меня. Его белая рубашка была расстегнута на две верхние пуговицы, а в руке был зажат небольшой букет розовых роз. Не персиковых, розовых.

Уже через секунду он попытался нацепить на лицо маску полной отрешенности и безразличия, но у него это совсем не получалось. Его плечи подрагивали от ярости, на щеках проявлялись желваки. Я ожидала, что прямо сейчас он вынесет стеклянную дверь и прикончит Мейсона. Ведь это было в духе старшего Фостера. Но он не сделал этого.

Джефри покачал головой и отвел взгляд, словно посчитал эту затею бессмысленной, затем небрежно бросил цветы на столешницу барного острова и ушел.

Мейсон обернулся в последний момент, замечая брата.

– Черт. Я не хотел этого, – пробормотал он, как мне показалось, искренне.

– Знаю, – ответила я, неуклюже выбираясь из бассейна и убегая за старшим Фостером.

Глава 36

Джефри

– Но зачем ты отдаешь мне свою дочь? – спросил я, оборачиваясь к Эвансу. Я посчитал своим долгом спросить это, хоть и рисковал потерять все, что еще не успел заполучить, то, что предлагал мне отец Барбары.

Он вздохнул.

– Потому что у меня не остается другого выбора. Я не просто так был строг с ней. Барбара инфантильна, и она не осознает насколько! – почти в отчаянии воскликнул он. – Она живет мечтами, не способна планировать больше чем на неделю, как и ее мама. По моим данным ее трастовый фонд сдувается прямо как воздушный шарик, она останется ни с чем. Я не могу допустить этого. Она будет совсем одна.

Меня переполняла ярость из-за его слов. А в большей степени из-за того, что он так легко переложил свою ответственность на ее плечи.

– А кто виноват в этом, Эванс? Вместо того чтобы учить ее быть самодостаточной женщиной, которая знает чего хочет и идет к своей цели, ты хотел сделать из нее свою марионетку. Ее характер не позволил сделать из нее твою куклу, но и другому она так и не научилась. Я знаю твою дочь лучше тебя, а, между прочим, ты ее отец.

– Что ты хочешь услышать, что мне стыдно? Что я раскаиваюсь? Отлично, это так! Но я пытался все исправить, она черт знает что творит в Нью-Йорке, а я даже не показываюсь ей на глаза, исправило это ее? Нет! Так скажи мне, Джефри, стоит помогать утопающему, если ты знаешь, что через пять-десять лет он снова прыгнет в воду? – Он повысил голос, и как только закончил мысль, зашелся в очередном приступе кашля. Эванс выхватил сразу несколько платков и прикрыл рот. Его плечи содрогались, а из горла доносились ужасные хрипы, но я не собирался любезничать с ним.

– Знаешь в чем проблема ублюдков вроде тебя? Вы задумываетесь о детях только тогда, когда они начинают тонуть. Хотя это именно ты должен был научить ее плавать. Глупо осуждать ее за ошибки, которые ты мог предотвратить, – в отвращении бросил я. Мою грудь одолевали противоречивые чувства, я не позволял даже ее имени лишний раз всплывать в моей голове, но так яро готов был защищать ее даже от собственного отца. – Ты готов отдать свою дочь за голос в совете, думаешь, она обрадуется, когда узнает об этом?

– Ей не обязательно знать, незнание не повредит ей, и ты не должен раскрывать все карты перед ней, – спокойно ответил он.

Не обязательно знать. Значит, скрыть это от нее, что является тем же самым, что и солгать.

Заметив, каким враждебным взглядом я окинул его, Эванс попытался оправдаться:

– Я просто хочу для нее счастья.

– И с чего ты взял, что она будет счастлива со мной? Только давай без этой херни, где ты уверяешь, что я люблю ее, потому что это, черт возьми, не так.

Эванс ухмыльнулся, опуская взгляд.

– Что находится на твоей груди все эти годы? – спросил он. Я машинально коснулся груди, где под рубашкой был ее кулон в виде лошади. – Да, ты думал, я не замечу вещь, которая всегда принадлежала моей жене? Я видел его с того самого момента, как Барбара подарила его тебе, вы ведь тогда были еще детьми?

Воспоминание рассеялось и я оказался у входной двери поместья Фостеров с рукой прижатой к груди. Сейчас там было пусто, ведь кулон в виде лошади я не носил после ее появления в городе. Но Эванс был прав, он был со мной с того самого момента, как она подарила его мне, и даже когда ушла. Я полагал, что если она увидит его у меня после стольких лет, решит, что я слабак, поэтому я снял его. Но моя связь с ним была очевидна, я постоянно тянулся к его привычному месту, ведь так любил ощущать его контуры под тканью одежды.