Правила игры в человека

Вопреки расхожему мнению, что тайна перестает быть тайной, когда про нее узнаёт всего лишь второй человек, о регулярном сообщении «Иерусалим-Южнорусское Овчарово-Иерусалим» несколько лет знали только Ник и Белый. Ни тот, ни другой не делились с общественностью секретной дорогой; у каждого на то были свои причины. Ник опасался, что хрупкая коммуникация с Овчаровым попросту прекратит быть, если ею воспользуется человек праздный, случайный, сам не понимающий, зачем он поперся в чужую деревню через дырку в храме. Еще опаснее, если в дыру полезут люди, желающие поглумиться над задрипанностью Овчарова, о котором в Википедии написано только то, что в нем имеются рыболовный флот, госпиталь для тюленей, а также писатель Ларион Белый и художник-монументалист Александр Васильев. С художником Ник, к слову, знаком не был. Он вообще никого не знал в Овчарове, кроме Белого и бабы Люды, вылечившей его когда-то от пневмонии. Ник очень хотел, чтобы баба Люда пролезла к нему в гости, но понимал, что подобная физкультура для пожилой женщины слишком суровое испытание; он горевал по этому поводу до тех пор, пока не догадался пригласить её общепринятым способом, просто оплатив небогатой пенсионерке билеты на самолет.

Что касается Белого, то он никому не рассказывал об альтернативных способах попадания в Иерусалим просто потому, что точно также никого не знал в Овчарове – кроме соседки бабы Люды, которая уже дважды слетала в Иерусалим и даже съездила с Ником и его родителями в Эйлат. Баба Люда знала, что Белый часто бывает в Израиле; кроме того, несколько раз в год в Овчарове бывал Ник, но, разумеется, пожилая женщина была уверена, что оба они используют в своих челленджах обычный пассажирский транспорт. С остальными людьми за пределами Иерусалима и еще двух-трёх городов планеты у Белого были вежливые и очень аскетичные отношения, ограниченные парой десятков слов вроде «спасибо», «пожалуйста» и «здравствуйте».

Но однажды, возвращаясь в Овчарово, Белый выпал из Сиро-Яковитского придела не в яму на пустыре заброшенной стройки, не в канализационный люк на центральной площади – как уже не раз бывало, – а в наглухо заколоченный ящик, по тесноте похожий на гроб, поставленный, однако, строго вертикально. Очутившись в душной и глухой темноте, Белый вначале не слишком испугался – ведь все возвращения всегда заканчивались благополучно; паниковать он начал лишь тогда, когда ощупал свое гробоподобное узилище сверху донизу и пришел к выводу, что выхода из него нет. Свободного пространства хватало только на то, чтобы сесть, подтянув колени к подбородку. Если же стоять стоя, то можно было вытянуть руки вверх, слегка согнув их в локтях. Белый затосковал через десять минут, а еще через полчаса принялся колотить в стенки гроба, поддавшись панике и забыв экономить кислород, как строго-настрого рекомендовано всем, кого случайно похоронят заживо.

Не было никаких оснований надеяться, что гроб – чем бы он ни был в реальности – находится в Южнорусском Овчарове; более того, – он вообще мог находиться не в населенном пункте. И тогда, понял Белый, его никто и никогда не найдет. Он сел на дно ящика и уткнулся лбом в колени. Через бесконечно длинную минуту отчаяния Белый поднял голову, и по его правой щеке тихонько скользнула струя тепловатого, однако явно внешнего воздуха.

Осторожно, стараясь не менять положения головы в пространстве, Белый примерился к направлению воздуха, провел умозрительную прямую и начал ощупывать стенку там, где должен был находиться источник. Мизинец первым наткнулся на неправильной формы отверстие в гробу. Приучив кончики пальцев к чуткости, Белый ощупал находку и выяснил, что отверстие состоит как бы из двух частей: сверху – окружность диаметром чуть больше карандаша, снизу прямоугольник, узкий и длинный. «Замочная скважина», – осенило Белого.

– Эй!!!! – крикнул он, приникнув ртом к скважине, – Есть тут кто-нибудь?!

Никого не было.

* * *

– Ну хорошо, – сказал Владыч, – вот вы говорите, чуда. И тут же уточняете, какого именно: «какая разница». Вы хотя бы сферу определите, а то подкинут вам ангелы какой-нибудь фигни в карман, и всё, комплит мишн. Они ж ленивые.

Владыч сказал это лишь для того, чтобы отвоевать хотя бы часть пространства у наглой паузы.

– А как я могу уточнить, если на любое практически согласна и вообще сама не знаю, что захотеть? И что вы так прицепились к слову-то? Просто противно, что каждый день всё одинаковое, я это имела в виду.

– Анна, всё равно непонятно, вы в качестве разнообразия любви хотите или путешествий? – спросил Жмых, постаравшийся как следует подковать голос.

– Можно еще бухать начать, – вставил реплику Соник, – но я бы не советовал, оно потом тоже одинаково будет.

Анна проигнорировала вопрос Жмыха.

– Бухать нет, – сказала она, – просто приключения хоть какого-нибудь. Разнообразия. Понимаете?

В этот момент дверь в кафе распахнулась и на порог ввалился Том. Он был не слишком глубоко пьян, но выглядел так, как будто пробежал марафон.

– Анна, – сказал он и лег на спину, тяжело дыша, – Анна, где ваш топор.