Владыч не планировал заезжать в «Синего Ару», но случилось нечто непредвиденное, а именно – гости. Совместный проект его фирмы с английским бюро породил визит двух британских архитекторов, один из которых страшно рвался в taiga, а второй из вежливости интересовался побывать в derevnya с неподвластным языку названием, длинным как перелёт с запада на восток. Поэтому приглашать в Овчарово Владычу пришлось обоих, и обоим же демонстрировать сперва деревенский быт, отличающийся от городского в скучную сторону, и обоих же везти в расположенную неподалёку taiga, где и гости, и приглашающая сторона сперва долго шли по твердому насту, а затем провалились в снег по пояс, скатились в овраг вместе с небольшой лавиной, кое-как выбрались наружу и, пройдя не более сотни метров, очутились на опушке, сплошь увешанной художественными полотнами. Владыч покачнулся, но устоял на ногах.
– I don’t know why, – переведя дух, объяснил он зарубежным коллегам, – but I know who.
– I want to buy everything, – выдохнул тот, кто интересовался taiga, – it is amazing.
– I do too, – сказал тот, кто пошел в taiga из вежливости, – it is absolutely genius.
– Соник, – сказал Владыч, вваливаясь в кафе, – привет всем! Соник, я чуть не сдох в лесу! Это вообще-то неожиданно было, знаешь! А эти ничуть не удивились, прикиньте? Как так и надо – ну, картины в лесу, нормальное дело, очень красиво, перфоманс с инсталляцией. Гениально, говорят. А что вы делаете?
Соник, Анна, Жмых и Захаров сидели за столом, на котором, выступая за габариты столешницы, громоздился каркас картонного параллелепипеда.
К Жмыху речь вернулась первому.
– Кто «эти»? – спросил он.
– Да, покупатели, – сказал Владыч, – я Сонику покупателей привез, прям из леса, англичане, сейчас приведу, они снег отряхивают. А что вы делаете-то?
Соник почесал переносицу ножницами, дождался, пока у Захарова и Жмыха кончится смеховая истерика и ответил честно, потому что все равно не смог бы придумать альтернативную версию наскоро:
– А мы тут спичечный коробок тебе клеим.
Александра Зволинская
Пульс есть
– Я только что-нибудь маленькое умею чинить, – говорит Валерка жалобным голосом, и я понимаю, что он бы очень хотел уметь больше.
Мы все бы хотели.
Тяну на себя калитку, осторожно, чтобы не заскрипели ржавые петли. Иначе услышат, окликнут, спросят, куда – а что им скажешь? Я всегда говорю, что гулять, или что к Юльке. И то, и то – правда, конечно, но не та, которая на самом деле, всерьёз. Ту, которая всерьёз, никому не расскажешь. Не знаю я, как её говорить.
Валерка крадётся следом за мной. Мы прикрываем калитку так же тихо, как открывали, и сначала шагаем на мягких коленях, а потом сворачиваем в ворота соседних дач, и там уже, по траве, начинаем бежать. Трава глушит шаги, прощает нам, что мы её мнём, выправляется за спиной, как ни в чём не бывало.
Мы хотели бы быть как трава.
Но мы скорее как ветер.
Валерка из нас самый младший, я вообще не ожидала, что он к нам придёт.
Кому не надо, тот не приходит, а Валерка всегда был, как будто ему не надо.
У всех обычно по две бабушки, а у Валерки одна, и она у нас общая: Валерка – сын моего дяди, и на лето нас к баб Томе отправляют обоих. Я ещё иногда езжу к другой бабушке, но она живёт далеко, нужно долго ехать на поезде, у мамы не каждое лето получается меня отвезти. Да я и не против: у баб Томы, здесь, моё место, а там, далеко, не моё. Красивое, но чужое.
Валерке всегда было всё равно, он городской, дачу не любит, любит, чтобы компьютер и мультики, ну максимум двор с качелями, и то уже много. Всё предыдущее лето он даже с участка не выходил. Сидел в доме, играл в приставку, которую притащил с собой, на меня смотрел хмуро, на бабушку – робко, уехал в конце июля: родители не выдержали нытья и забрали.
Мы с баб Томой пожали плечами обе, вздохнули и разошлись по своим делам: она – к саду, помидорам и книжкам, я – тоже к книжкам, другим, а ещё к ребятам.
У нас с ребятами есть важное дело, его нельзя оставлять надолго. И так после каждой зимы приходится начинать чуть ли не заново.
Этим летом мы учимся ходить по канату.
Канат притащила Юлька, она мастер выпрашивать у родителей то, чего никому бы другому из нас не купили, а ей – запросто. И день рождения у Юльки в мае, как раз перед летом, так что «дачные» подарки кажутся взрослым логичными и полезными. Пусть, мол, дети играют, хорошее дело.
А нам-то что.
Мы натягиваем канат у Юльки за домом, у неё там есть такое специальное заросшее место, где вроде ещё участок, но уже почти лес. Далеко ото всех окон, от дороги и от людей. За разросшимся чубушником и высокой травой нас ниоткуда не видно.
Когда дождь, канат лучше снять, но дождей этим летом мало, так что мы его только подтягиваем каждое утро, чтобы не провисал.
Натянуть так, чтобы вибрировал от прикосновения, поставить босую ногу на широкий оранжевый трос, сказать первое слово. Не кричать, не шептать, громкость должна быть такая, чтобы услышали те, кто со мной – ребята мои и ещё.