Правила игры в человека

– Ну… – он с сожалением смотрит на меня, видать, жалеет то ли нищего кошельком, то ли скорбного умишком. Смотрит на ноги и, наконец, со вздохом вешает их на крюк.

– Жалко, эти бы тебе очень здорово подошли. Не часто в наших краях такие рыцари… Миниатюрные!

– Да я и не сомневаюсь, что подошли бы, но, видите ли…

– Да ладно, не извиняйся, что я, не понимаю, что ли… Бывает, поиздержался. У меня приходил один тоже… Лет пять или шесть назад. Или десять. Годы эти – сам знаешь, как вода. Хлам забрал, навроде тебя. А тут говорят, поднялся, известный стал человек. Да ты поди знаешь его, у него еще имя такое… Готфрид Суповой, что ли… Готфрид Щи… Знаешь его?

– Не-а, – признаюсь, – не слышал. Я одного только Готфрида знаю – внука моей соседки, теть Лены. У него отец ролевик, так вот назвал его Готфридом. Но он еще маленький. И точно не Суповой и не Щи. Он Платов.

– Ну и бог с ним. Пойдем, я тебе хлам покажу.

И тянет меня в дальний угол. Вытаскивает здоровенный сундук и откидывает крышку.

И тут сердце мое уже окончательно взрывается от невыносимого счастья.

Сундук полон самым натуральным мятым и всратым железом разного калибра, как будто вчера собранного после хорошей такой заварухи.

И я даже не знаю, от чего я больше балдею – от новеньких ног или от этого сундука. Я таращусь на него, как младенец на кулек конфет. А тот говорит – ну, что, берешь?

– Конечно, – говорю, – беру, какой разговор! Только помогите мне ноги достать, а то залезу туда и поселюсь навеки в этих сокровищах.

– Да забирай все, чего тут копаться!

– Нет-нет-нет! У меня столько денег нету.

– Да что оно стоит-то? – удивляется тот. – Это ж хлам!

– Хлам – не хлам, а вы за него можете хорошие деньги выручить.

– Вот ты и выручи, – говорит. – А мне… Ну совсем не с руки это продавать. Меня ж засмеют!

– Нет, – вздыхаю я. – Спасибо огромное, но нет. Я вынужден отказаться.

– Ну вынужден так вынужден, – басит он и вытаскивает пару ног – ну такие, какие мне в сладких снах снились. Настоящие боевые ноги, где надо мятые, как надо всратые.

– Ну, пошли, – говорит, – если тебе ничего больше не надо. Пошли, вынесу их тебе, да мимо Малыша провожу.

Идем мы по снежному проходу, мимо мохнатой задницы – и она разворачивается к лесу задом и к нам передом, и улыбается мне во все свои сто тридцать четыре зуба. Рот у нее, у него то есть, у Малыша, огромный, как чемодан.

Выходим за ворота. Он оглядывается недоуменно и спрашивает:

– А где твоя лошадь?

Ну не выходит из роли чувак, ну круто.

– Нету, – говорю, – лошади. Безлошадный я. Я по-простому, на машине.

– На чем? Вот на той коробке что ли?

– Да.

– О, брат… Да ты нищий совсем! – натурально печалится он. – Бери, давай, эти ноги и делай с ними что хочешь.

Сваливает их у машины, разворачивается и уходит.

Я только ртом как рыбка – ап-ап-ап, а деньги?

Он рукой махнул, не оборачиваясь.

– С безлошадного деньги брать? Ты совсем сдурел что ли? Это кто ж я буду, если безлошадного начну обдирать?

– Нет-нет, нет, – кричу, вспомнив про апельсины. – Подождите! Давайте, я вам хоть фруктов дам! Гостинец! У вас же наверняка ребятишки есть?

– Хруктов? – оборачивается он, и тут глаза у него вытаращиваются, не хуже, чем у меня там, в кузнице. – А это у тебя что такое?

– Апельсины, – радуюсь я. – Египетские! Берите, очень вкусные, просто мед!

– Ебипетские!?

Он оборачивается и…

И убегает в ворота. Я только слышу из-за ворот его бас:

– Снежка-а-а! Иди сюда, тут живой герой Крестового похода из самого Ебипета пришел! Без лошади!

А из ворот выбегает девчушка лет может десяти – шубка ладненькая на плечи накинута, на голове пуховый платок сикось-накось, видно, бегом одевалась. Подбегает ко мне, таращится на апельсины и замирает в благоговении.

– Ого! Они настоящие?

Ну, в точности, как я давеча со своими ногами.

– Да, – говорю, и сую ей в руку всю сетку. – Держи!

А тут хозяин вернулся, сундук в охапке тащит.

– Вот, – говорит, – забирай.

– Нет-нет-нет, – пытаюсь возражать я. – Вы что! Да я его в машину не засуну!

– Ну, так давай я сейчас засуну, – говорит он и хватает мою машинешку за багажник, как обувную коробку. Я только успеваю вокруг попрыгать, как собачонка. – Бери и даже не разговаривай! А то вон Малышу тебя скормлю из жалости!

А Малыш из ворот улыбается своим чемоданом и говорит, соглашаясь – ГАВ.

В общем, открыл я багажник, пока он не оторвал его к хренам, и он всунул туда сундук. Тот вошел одним боком, а вторым торчком из багажника торчит.

Машина даже буксануть попыталась, но он ее лапищей подцепил и на дорогу вытащил. Я из двери высунулся, кричу:

– Спасибо вам! Спасибо огромное!

А он:

– Бульонский! – кричит. – Я вспомнил – Готфрид был у меня Бульонский! Привет ему передавай, как увидишь!

Я кивнул, еще раз поблагодарил его и поехал себе обратно.

Дорога уже совсем не страшная – после такого приключения что мне какие-то ямы! А вот и церковь.