Правила неосторожного обращения с государством

1921 г. «На вокзале, как грязные собачонки, снуют голодные ребятишки: волна голода занесла их в сырой Петроград. „Всё для голодного Петрограда“ — еще висят плакаты на стенах. „Всё для голодного Поволжья“ — висит свежий плакат рядом на стене».[443]

А это уже ноябрь 1922 г. Вот что пишет Корней Чуковский: «Очень я втянулся в эту странную жизнь и полюбил много и многих… пробегая по улице — к Филиппову за хлебом или в будочку за яблоками, я замечал одно у всех выражение — счастья. Мужчины счастливы, что на свете есть карты, бега, вина и женщины; женщины с сладострастными, пьяными лицами прилипают грудями к оконным стеклам на Кузнецком, где шелка и бриллианты. Красивого женского мяса — целые вагоны на каждом шагу, — любовь к вещам и удовольствиям страшная, — танцы в таком фаворе, что я знаю семейства, где люди сходятся в 7 час. вечера и до 2 часов ночи не успевают чаю напиться, работают ногами без отдыху… Все живут зоологией и физиологией…»[444].

Другая жизнь. Дело, конечно, не в танцах и не в шелках с брильянтами. Это — мелочи. А в том, что был задуман и совершен невероятный по удачливости переворот, из грязи да в князи. Стоило только приоткрыть дверь свободе — иметь, решать, копить — и страна, с еще живой деревней, с новой землей, взятой крестьянами, — сразу выкарабкалась. А в ней — бэби-бум. Население России в 1924 г. — 94,4 млн чел., в 1929 г. — 105,7 млн чел.[445] Высочайшая рождаемость (6,8 на одну женщину). В обреченной стране — не рожают.

Всё было подчинено простым вещам — накормить, одеть, встать на ноги. И, да, конечно, удержать власть. Иначе — вынесут! Советы без коммунистов! Этот лозунг Кронштадтского мятежа марта 1921 года исчез из массового сознания.

Да, еще! Темпы роста промышленности в 1922–1926 годах были гораздо выше 1930-х. И падать стали в 1927–1928 годах при сворачивании НЭПа. Хотя, конечно, можно спорить до бесконечности — почему. Кризисы,[446] разница в базах отсчета, естественное снижение темпов, директивное вмешательство в механизмы рынка или просто бегство частника от неумолимого государства.

Кому завидовать?

Как мало в тысячелетней истории России было идей, так скоро ведущих к всеобщему счастью. Накормить, одеть, обогреть — и всё это в считанные годы. Сделать это не столько железной рукой (железа было много), сколько «энергией масс» в терминах большевизма. Сокольников, Юровский, Бухарин, Чаянов, Кондратьев. Зависть берет перед десятками профессоров, работавших в первой половине 1920-х годов. Тех, кто делал экономическое чудо, когда всё растет на глазах. Жить по восходящей, когда в стране — беспрецедентный рост. Пасти идеи, усердствовать, не мелочиться. Заблуждаться. Громить друг друга. Их тексты и сегодня у нас на столах.

Большинство этих людей было убито в 1930-х. Им завидовать?

Да, завидовать. Нам не дано чувства макроэкономической удачи. Мы, войдя в 1990-е годы большим универсальным хозяйством, свинтили его. Мы, возвращаясь к рынку, не сделали еще одного чуда в России. И теперь бессильно наблюдаем, как общество слоится, как много в нем бедности, неизлеченного, как пустеют малые и средние поселения. И объясняем всё это до бесконечности — почему всё так, и призываем — к чему? К тому, что кажется, никогда не произойдет.

Конец НЭПа

Он был закономерен. Он вытекал из самого существа большевизма. НЭП — как мягкая перчатка на железной руке. В конце 1920-х банки стягиваются в наиглавнейший Госбанк. Закрываются биржи. Нэпманов душат налогами. Ценные бумаги испаряются. Цены мертвеют, огосударствляются. Рынки — всё тише. Не какая-нибудь опера, а торжественный приход Его Величества прямого распределения продукции на госпредприятиях — командных высотах. Лимиты, задания, план, контроль при партийном взоре за исполнением задания. Кредиты — на автомате. Финансы — это госбюджет. Не люди — людские ресурсы. Рынка труда больше нет. Безработных быть не может. Биржи труда закрыты (1933 г.). Да, еще банкротства, суды. Физическое уничтожение частных предприятий.

В какой день это случилось? В июле или глухим ноябрем? Вчера еще НЭП, рынок, пусть половинный, а сегодня — уже административная экономика! Год известен — 1929. Вчера ты еще там, а сегодня — уже здесь, за плотно закрытыми дверями. Хлопок, щелчок, двери закрываются!

Здравствуй, торжество «социалистического уклада»! Удельный вес «соцсектора» в продукции тяжелой промышленности в 1928 г. — 79,5 %, в 1933 г. — 99,5 %, в продукции сельского хозяйства — 1,8 % и 76,1 %, в розничном товарообороте — 75 % и 100 %, соответственно. В 1928 г. — 1,1 млн. безработных, в 1933 г. — их больше нет. Где они — неизвестно. И нет больше «аграрного перенаселения» 1928 г. в 8,5 млн чел.[447] Где эти люди — кто знает?

И НЭПа тоже нет. Он больше не существует. Есть административная экономика. Есть машина, перемалывающая людей. Есть величайшее напряжение сил нации еще на полвека, обернувшееся сумятицей 1990-х — 2010-х годов.