Де Гювэн прекрасно понимал, в чем состоит главная проблема. Японское общество напоминало пирамиду с широким основанием, на самой верхушке которой находилось сравнительно небольшое количество людей и организаций, которые на самом деле руководили этой строго иерархической структурой. Большинство из немногочисленной правящей верхушки были тесно связаны между собой. О некоторых подобных союзах было известно, но большинство продолжали оставаться тайной за семью печатями — Япония, как известно, не могла похвастаться репутацией открытого общества.
— Йошокава, — сказал де Гювэн. — Это очевидный выбор.
— Это мой единственный выбор, — мрачно поправил его Фицдуэйн. — Среди японцев у меня есть еще кое-какие связи, но все это — эмигранты. Йошокава-сан — мой единственный высокопоставленный союзник, но я не знаю, связан он с братьями Намака или нет.
— Я понимаю, Хьюго, — откликнулся де Гювэн. — Через пару дней я возвращаюсь в Париж, и там я наведу для тебя справки. И все же мне кажется, что Йошокава — наш человек. Он обязан тебе очень многим — ты спас его сына.
— Йошокава не предаст меня, — с нажимом сказал Фицдуэйн другу, — однако в данном случае это вопрос, лояльность к кому перевесит. Если Йошокава оказался в одной лодке с Намака, то он попытается отойти в тень и спокойно пересидеть события, ни во что не вмешиваясь. Может быть, это и благородный поступок, но лично мне от него будет мало пользы.
Де Гювэн расхохотался.
— Я тут кое-что копну поглубже, — пообещал„он, — и расспрошу своих друзей, но, помяни мое слово, Йошокава — наш человек.
На этом их разговор закончился. Фицдуэйн опустил трубку на рычаги и рассеянно смотрел, как мигнул и погас красный огонек — индикатор включенной аппаратуры засекречивания.
Потом он откинулся на подушку и подумал о своем маленьком сыне, о своем доме и о своих друзьях — Килмаре, де Гювэне и Медведе. Как ни посмотри, жизнь была нелегкой штукой, она была полна неприятных неожиданностей и случайностей, однако Фицдуэйн продолжал считать себя счастливым человеком. Он был уверен, что даже ранение, которое, в общем-то, нельзя было рассматривать как радостное событие, будет уравновешено в его жизни какой-то большой удачей.
Де Гювэн, несомненно, звонил из Большого зала замка. При мысли о своем доме Фицдуэйн почувствовал легкий приступ ностальгии, смешанный с нетерпеливым желанием поскорее выбраться из осточертевшего ему госпиталя. Потом он припомнил, как он впервые встретил Йошокаву.
Японский промышленник обставил свое появление с небывалой помпой.
Основной постройкой в замке Фицдуэйна была массивная каменная башня четырехугольной формы, выстроенная еще в тринадцатом веке первым сэром Хьюго Фицдуэйном. Впоследствии, в процессе многочисленных усовершенствований, к Башне, — она так и звалась: Башня — было пристроено еще целое крыло, протянувшееся в направлении морского побережья. Крыло это получило название Биг-хаус.
К несчастью, три года назад, во время осады замка Фицдуэйна подручными Палача, Биг-хаус сгорел почти дотла.
Сначала Фицдуэйн горел желанием восстановить это крыло в его первоначальном виде, в Данкливе он вырос, и ему были небезразличны внешний облик его жилища и его традиции.
Несмотря на свою привязанность к почерневшим от времени балкам и стропилам, дубовым панелям облицовки, старинным гобеленам, семейным портретам, скрещенным алебардам и мечам на стенах, а также многочисленным охотничьим трофеям со стеклянными глазами и проплешинами на пыльных шкурах, Хьюго Фицдуэйн обладал широким и гибким умом. Он стремился воссоздать первоначальный внешний облик Биг-хауса, так, чтобы он продолжал гармонировать с архитектурой Башни, с куртиной, внешними пристройками и привратной сторожевой башней, однако предпочел, чтобы изнутри комнаты стали просторнее и светлее.
Иными словами, Фицдуэйн придерживался убеждения, что его общественное положение и принадлежность к определенному социальному классу отнюдь не принуждают его коротать свой век в окружении источенного червями дерева, в пыльном коконе архитектурной традиции, где он сам с неизбежностью покрывался плесенью. Перед глазами его было несколько примеров того, как равные ему по положению аристократы стремительно закосневали, приходя в полное соответствие со своим музейным окружением.
Кроме всего прочего, Фицдуэйн так планировал оборудовать Большой зал — огромный зал на верхнем этаже постройки, который на протяжении веков являлся главной ареной светской жизни так, — чтобы оттуда открывался вид на море.