Правила отхода

Хотя, глядя сейчас, понятно. У пиндосов сейчас две тысячи ядерных зарядов. У СССР — триста. Плюс к этому — американцы в Турции. Из за чего все, по большому счету, и началось. И стычка шла между желанием пиндосов настоять на своем, но сберечь своих граждан, и советской готовностью на любые жертвы среди мирного населения.

Читая историю карибского кризиса, меня покоробило именно то, что Хрущева впечатлило именно критическое снижение советского промышленного потенциала, в результате обмена ядерными ударами. А вовсе не жертвы среди населения. Впрочем, все в этой истории хороши. Американцы тоже изрядные пидоры. Тем не менее, выводы сделали все.

А потом я как-то незаметно тоже задремал.

Меня разбудил телефонный звонок. Кэт все так же сопела мне в шею. А я, наконец-то огляделся. С чего-то решив, что я в той же палате, что и в прошлый раз, я не смотрел по сторонам. А смотрел я на Катарину, если честно.

Но сейчас я увидел, что палата побольше, за окном белый, солнечный день, а на тумбочке у кровати звонит незамеченный мной телефон. С некоторым сомнением, но достаточно быстро, чтоб Кэт не проснулась, снял трубку, собираясь сказать несколько ласковых звонарю, что беспокоит раненых героев. Это оказался Хофман. И был он несколько возбужден:

— Во что ты одет, Грин?!

— Гм. Это так неожиданно, Карл. На мне новые, голубые больничные трусы. Они так приятно липнут к заднице.

— У тебя там галстук есть?

— Ты хочешь меня связывать? Какой ты проказник, Хофман!

— Грин, ты можешь говорить серьезно?!

— Ты можешь объяснить в чем дело?! И помни, я раненый в голову, и когда я убью тебя за то что ты разбудил Кэт…

— Точно! Как я мог забыть, что рядом с тобой есть нормальный человек, дай ей трубку…

— Хофман, объясни в чем дело!

И Карл, несколько сумбурно, поведал, что ко мне вскоре приедет прокурор. Дядя, как он уже говорил, серьезный. Поэтом меня вскоре осмотрит врач, чтоб, в том числе, засвидетельствовать мою вменяемость. А потом меня допросит герр Эрхард. Он человек старой закваски, поэтому не хотелось-бы смущать его твоим голым телом, Грин. Найди во что одеться! А лучше, пошли за костюмом.

Разговаривая, я наткнулся на взгляд проснувшейся Кэт, что внимательно слушала Карла. Сильная мембрана делала наш разговор не тайной.

Потом пошла движуха. Пришел медбрат с каталкой, и я, под охраной полицейского, отбыл в процедурную. Уже знакомый врач, размотав бинты, осмотрел ранения, и поболтал со мной вполне по-свойски. Видимо, убеждаясь в моей вменяемости. Даже мой неважный немецкий не смог скрыть мою нормальность, с чем я был и отпущен. Разве что, бросил взгляд в зеркало, когда перевязывали. Ну а чего я хотел. Правая щека опухла так, что слегка заплыл глаз. Рана на руке, то есть плече, тоже. Но болит не очень. А головокружение должно скоро пройти, заявил мне врач.

В палате Катарина облачила меня в больничную пижаму. Я пытался сам, но она настояла. Это так интересно, когда мужчина беспомощен. Можно делать с ним что хочешь. Буду теперь тебя бить тяжелым по голове, Ши. Какой костюм?! Это — больница, Питер, и болеть в костюме — неприлично. Потом нам принесли перекусить. Та же курица с овощами.

Когда пришел прокурор Томас Эрхард, стало очевидно что игры кончились. Старый дед появился под вечер, и был столь кристально вежлив, что Кэт без звука свалила домой, переодеваться. Лишь демонстративно поцеловала на прощание, гневно фыркнув старику в лицо.

— Для чего?

— Я допускаю изменение вашего статуса.

— Всеми силами постараюсь остаться случайным потерпевшим.

— Мне привычнее самому определять свои решения — ответил герр Эрхард, устраиваясь поудобнее за столиком, что услужливо принес медбрат — исходя из фактов, а не того, что за них пытаются выдать.

— Герр прокурор. Я катастрофически труслив и жалок. Я соглашусь со всем, что вы от меня потребуете. — тоже устроился поудобнее — и не обращайте внимания на байки о моем героизме. В моем возрасте не прослыть трусом, гораздо важнее почти всего. И я изо всех сил делаю вид.

Эрхард, внешне не слушая, тем временем достал из портфеля диктофон, с микрофоном на проводе. Положил на столик, установив микрофон между нами. Положил рядом блокнот и ручку. Выглядело это устрашающе.

— Все, что я от вас требую, мсье Грин — это рассказать мне правду, ничего не утаивая и не придумывая — мы, как-то незаметно кстати, перешли на французский. Никогда не думал, что у немцев к французскому какое-то особое отношение. И ладно Кэт, с родственниками. Они и сами не очень понимают, кто они больше, немцы или французы, из Лотарингии. Но Гелен и Эрхард тоже весьма неплохо владеют френчем. Всяко получше английского.

— Я не собираюсь от вас ничего скрывать, господин прокурор.

А потом Томас Эрхард за меня взялся, невинно попросив подробно рассказать под диктофон все, что со мной случилось, начиная с восьми сорока утра, двенадцатого апреля.

Я всегда с огромным пиететом, отношусь и относился к серьезным специалистам своего дела. Но тут было что-то запредельное.