Правила перспективы

Сабина смотрела на него большими изумленными глазами.

— Герр штурмфюрер, вы всегда так интересно говорите!

— Всех нас терзают демоны, фрау Хоффер. Но большинство людей слишком старательно прислушиваются к своему буржуазному «я» и ничего не замечают.

— Что вам у Шумана больше всего нравится?

— "Ночные пьесы", герр Хоффер. Как услышу, тянет выть на луну.

Они рассмеялись. Это был прекрасный вечер.

Но то был прежний Бендель. В сегодняшнем возобладал его собственный демон.

Было темно — хоть глаз выколи. Бендель отправился в туалет, а герра Хоффера запер в маленькой кладовке бомбоубежища. Судя по всему, у него было что-то похожее на дизентерию, и нормального туалета он не видел уже несколько недель. Волнение спровоцировало приступ. Присутствовать при этом было неловко. С огромной связкой ключей герра Вольмера Бендель походил на тюремщика. Герр Хоффер принялся планировать долгий обходной путь к подвалам, через множество неиспользуемых помещений. Пытаться выломать дверь не имело смысла — туалет был прямо напротив. Темнота пахла мастикой для пола и подмышками фрау Блюмен. В маленькой каморке было душно и тесно. "До чего же я грязный", — подумал герр Хоффер. Вот римляне — те были чистюлями. Бассейны для дождевой воды в центре атриумов. Просторные термы.

А ведь он сказал правду. Только он знает, где найти Ван Гога.

Бендель отпер дверь. Ему явно полегчало.

— Пошли, — сказал он. — Я думал, ты попробуешь сбежать. Следующая остановка — подвалы!

Он был почти что весел, этот Бендель.

Когда герр Хоффер только еще поступил на работу, подвалы уже были чем-то вроде склада ненужной рухляди с единственной электрической лампочкой, от которой на стены ложились причудливые тени. Однажды, разбираясь в том, что там хранилось, он случайно наступил на неплотно прилегавшую напольную плиту. Звук показал, что под ней — пустота. Примерно через час работы он сумел поднять плиту и обнаружил под ней яму, напоминающую небольшую, совершенно пустую могилу. Видимо, потайная темница; место, где человек мог исчезнуть, обманув гончих псов истории.

Домой герр Хоффер вернулся поздно.

— Как странно от тебя пахнет, — спросила Сабина. — Где ты был?

Запах подвала пропитал его одежду и волосы, под ногтями была грязь. Странное завихрение мысли заставило жену заподозрить его в измене. Сабина была молода, беременна и ревнива. Назначение в тот самый день Гитлера рейхсканцлером привело ее в состояние нервного раздражения, которое она и выместила на муже. Скандал получился классный — тогда-то они и разбили свою первую тарелку. Получить максимум удовольствия им помешала начавшаяся трансляция торжественной речи рейхсканцлера.

— Эта дверь?

— Да. Потом по коридору направо.

— По-моему, вы водите меня кругами, герр Хоффер.

— Это единственный возможный путь, мой дорогой друг.

— Про демократию тоже так говорят. Единственно возможный путь, по которому вечно ходишь кругами и никогда не попадаешь куда надо.

— Не волнуйтесь, герр штурмфюрер, мы попадем куда надо.

Реальность, конечно, не подтвердила щедрых обещаний свежеиспеченного рейхсканцлера. В тот день в тридцать шестом году, когда партия запретила лимоны как не исконно германскую еду и принялась пропагандировать ревень, герр Хоффер понял, что страна в руках сумасшедших, — и не только потому, что терпеть не мог ревень, вечно застревавший между зубов. Пропаганда ревеня началась в тот же день, что и кампания чистки музеев от "вырожденцев".

Худший день в его жизни.

Чистка.

Забыть этот день никак не удавалось, герр Хоффер возвращался к нему снова и снова, как собака к лужице собственной блевотины. "Низкосортная порнографическая еврейская пачкотня, уличная мазня" — неистовствовали Цигель и Вилльрих. Почему эти слова не идут из головы, а столько прекрасных строк забыты?

Следующее утро, Длинный зал, тишина. Беспечные облака за окнами. Герр Штрейхер, не сумевший зажечь трубку, — руки не слушались, и герру Хофферу пришлось ему помочь. Герр Штрейхер, с опущенной головой, седой, растрепанный, молчаливый. Совсем как Бог, подумал герр Хоффер, разочаровавшийся в Адаме и Еве. Но может быть, Бог совсем не такой, каким представляется. Может, сейчас он всем доволен.

Может, он считает их дураками из-за того, что они полагали гениальным Шмидта-Роттлуфа и сравнивали его с великими мастерами.

— Назад в детский сад, приятель! — кричал Циглер, снимая со стены Шмидта-Роттлуфа. И все смеялись.

Никто ничего не знает о Боге. Никто ничего не знает даже о самом себе.

— Ну, хотя бы жемчужину не забрали, — сказал он наконец.

— Какую жемчужину?

— Ван Гога, герр Штрейхер.

— Ах, да.

— И Сезанна.

— А… а Пуссена?

— В другие залы они вообще не заходили.

— Они забрали мою душу, — пробормотал герр Штрейхер и высморкался.

— До вашей души им не добраться, — неуверенно промямлил герр Хоффер.