Правила перспективы

На смуглых телах его сборщиков кукурузы и кофе блестели капельки пота. Его стиль являл собой смесь соцреализма и чего-то призрачного, неуловимого, вроде детских воспоминаний. Если бы не война, он бы почти наверняка работал сейчас в Нью-Йорке в одной из ведущих компаний. Деньги пришлись бы кстати, только у него их нет. А что достижения в работе пока невелики, так это ничего. Главное — начальный капитал, все остальное приложится. За этим-то он и возвращается в подвал, все ради искусства. Даже невинность можно на себя не напускать, у него ведь и вправду намерения чистые. Совесть его спокойна, то, что он собирался сделать, никаких угрызений не вызывало, вот только вышел на дело он совершенно один, и лучше нацепить на себя личину солдата, который получил боевой приказ и направляется в конкретное место, указанное командиром.

Большинство улиц, даже тех, что пошире, были сплошь засыпаны щебнем и битым кирпичом, будто после разлива реки, несущей вместо воды строительный мусор, уровень паводка достигал середины окон первого этажа, пленные еще не занялись расчисткой, и людей почти не было видно.

Это улицы смерти, подумал Перри, ты будто в другой мир попал, еле пробираешься через море развалин, размолоченных стен, бревен, обломков и осколков.

Мимо прополз одинокий танк, поднял целую тучу удушающей известковой пыли и скрылся за углом, где у подножия длинной приставной лестницы стояла кучка штатских. Мужчина на верхушке лестницы прилаживал веревку к огромному нацистскому орлу, торчащему над зданием. Перри охотно бы посмотрел, как низвергают нацистский символ, зрелище осталось бы в памяти, но уже стемнело, и у человека наверху никак не получалось набросить веревку как надо, и пыль столбом стояла в воздухе.

Да и вообще, со злом будет покончено, только когда оно перестанет приносить прибыль. Этого не произойдет ни завтра, ни послезавтра.

Слышались отдельные винтовочные выстрелы, изредка ухала пушка, откуда-то издалека доносились короткие пулеметные очереди. Англичане метко прозвали пулеметы пустомелями: трещат слишком часто и без всякой видимой причины. Сейчас, похоже, стреляли из крупнокалиберных "браунингов эм-эм-джи", что бьют на четыре тысячи ярдов. Наверное, предместья зачищают. Только бы обошлось без большой крови.

А может, обнаружили где-нибудь на верхнем этаже снайпера с винтовкой и палят сейчас по нему из танка, пока гаденыш не подпрыгнет, не завизжит и не рухнет лицом вниз, как кукла.

Перри посветил фонариком на очередные развалины. С зазубренной стены свисало одеяло, здесь же притулилась разломанная кровать с лежащей на ней куклой, усадишь — глаза откроются. Под игрушки частенько маскировали мины-сюрпризы, и Перри не стал трогать куклу, она напомнила ему о мертвом младенце, попавшемся недавно на глаза. А вот одеяло Перри скатал и пристроил на плечо.

Надо же будет подложить под себя что-нибудь мягкое, пока ждешь.

Когда он увидел торчащий фронтон, и уцелевшую стену с пишущей машинкой на подоконнике, и кусок стеклянного потолка в небе, и крошечную статую Девы Марии, и торчащий из кучи мусора письменный стол, то испытал неведомое доселе возбуждение, почти сексуальное.

Перри постарался взять себя в руки. Надо набраться терпения. Ждать придется как часовому, с винтовкой у колен. Пока путь не будет свободен.

А это случится нескоро.

Какие-то люди закопошились вокруг, словно только вышли из укрытия, удивительные, не от мира сего создания засновали туда-сюда: штатские с чемоданами (этакие туристы), с велосипедами, нагруженными постельным бельем, с тележками, на которые была навалена фарфоровая посуда, табуретки, матрасы. Никто не обращал на Перри ни малейшего внимания, будто дело точно происходило во сне. Из груды обломков торчала рука, девичья рука, Перри отшвырнул в сторону пару камней, мусор помельче съехал вниз, показались белая грудь и плечи. Статуя, мраморная статуя без головы, понял Перри, может, та самая, с которой один из ребят понарошку трахался. Как это ее опять засыпало, интересно знать, сама, что ли, провалилась, очень уж тяжелая? Может, древнегреческая. Как у нее груди здорово торчат, и соски такие острые. У Морин не такие. Не сезон для свитеров.

Он присел на корточки у кучи мусора и задумался о жизни. Почему-то ему казалось, что, когда тебя выселяют, это страшнее бомбежки. В голове не укладывалось, как такое возможно в Америке, чужие люди высаживают дверь, выносят твое добро, велят твоим родным убираться прочь. Сцена времен Гражданской войны со всеми ее ужасами. Впрочем, родной Кларксберг под бомбами представить себе тоже невозможно.

В Кларксберге имелся крошечный музей с индейскими кресалами и памятными вещами первых колонистов, с отдельной комнаткой, посвященной Джексону Каменная Стена, где в стеклянной витрине висела его военная форма и стояло чучело его боевого коня.

Когда их год назад готовили в Англии к высадке, один хрен из британских ВВС рассказал им, как они называют на жаргоне бомбардировку музеев, школ, больниц и прочих беззащитных гражданских объектов.