Правила перспективы

На самом деле тот ужасный день в тридцать шестом заронил в нем жажду мести. Герр Хоффер был уверен, что рано или поздно взорвется, если не найдет выхода ярости и чувству вины. Поскольку что-либо предпринять не представлялось возможным, оставалось прибегнуть к фантазиям. Его любимым изобретением стала Выставка дегенератов, на которой были бы выставлены вымазанные грязью связанные мужчины и женщины, и у каждого на шее картонная табличка с криво написанными словами «дегенерат-эсэсовец». И чтобы по распоряжению директора закрытие выставки все откладывалось и откладывалось. Наверняка, американцы это разрешат. Вот британцы, скорее всего, нет. Как там Трейчке описывал англичанина? Герр Хоффер запомнил это со школьной скамьи: "Лицемер, с Библией в одной руке и опиумной трубкой в другой, сеющий по миру блага цивилизации".

Но кто придет посмеяться, кроме евреев? Те десятки тысяч, которые прежде смеялись над картинами?

Его пугали эти мысли.

А как же быть с сотнями тысяч приличных людей, которые были в СС простыми клерками или почетными членами? Если на всех навесить таблички, Музея не хватит. Придется открыть третий этаж и чердак, и все равно экспонатов окажется больше, чем посетителей. К тому же американцы-то уйдут, а он останется.

Впрочем, это всего лишь фантазия, выдумка, чтобы не взорваться.

Вернер закурил сигарету и протянул пачку Хильде Винкель. Как и фрау Шенкель, и герр Вольмер, он два года их для себя откладывал. Герр Хоффер тоже взял сигарету.

Фрау Шенкель внезапно поведала, что заперла все ценные вещи дома в шкафу, а ключ взяла с собой. Произнесла она это таким тоном, будто доверяет им личную тайну.

Все молча покивали. Не хотелось отвлекаться от сигаретного блаженства на разговоры. Герр Хоффер курил редко — Сабина не одобряла, — но сейчас он смаковал каждый глоток дыма, затягиваясь глубже, чем когда бы то ни было. Так лучше думалось.

Ну конечно, Вернер не презирал его. Чушь какая! Лучше думать о голой Сабине.

Внезапный укол — ревность, — и он закашлялся.

Бендель.

Бендель если и курил, то турецкие цветочные сигареты. Он совершенно искренне, вслед за фюрером, полагал, что курить вредно!

Бенделю очень шла черная форма. По словам Сабины.

— Может быть. Но обертка — это еще не все.

— Она привлекает внимание к содержимому.

Ах, как захотелось плакать. Он крепко зажмурился и даже чуть слышно застонал. Не думать про Бенделя. И про Дрезден. Про секс. Про свиные отбивные. Про Комитет конфискации. Он собирает цветы с мамой на лугу, воздух пахнет лесом. Вот так. И к черту Бенделя. Он, герр Хоффер, остается на небесах. Он собирает полевые цветы в полях Бад-Виндульгена, солнце улыбается окрестным лугам, холмы топорщатся соснами, бабочки порхают, мама смеется, она в ярком платье…

Не поддаться обаянию Бенделя было невозможно.

В штурмфюрере СС Клаусе Бенделе не обманулся один только герр и. о. директора Штрейхер, давно привыкший держать ушки на макушке.

Правда, надо учитывать, что нервы герра Штрейхера расшатались еще до появления Бенделя. Когда это было — в тридцать пятом? Гайки уже закручивались. Отставки (если не что похуже) уже сделались в мире искусства обычным делом. Герр Штрейхер отставки боялся зря, но его нервы были натянуты, как скрипичные струны.

— Классическая тактика Бисмарка, — шутил он, — держать всю Европу в напряжении, намекая на возможную войну. Они добьются, что я сойду с ума.

— Вы хотите сказать — тактика фюрера?

— Да нет, фюрер просто перенял эстафету.

Наверное, для герра Штрейхера было бы лучше, если бы его уволили, как и его предшественника. Правда, герр директор Киршенбаум был евреем, который использовал свои связи с другими богатыми евреями, искусственно поднимая ажиотаж вокруг картин отдельных посредственных художников, дабы их собственные коллекции больше стоили. По крайней мере так писала местная газета (а потом статью перепечатали в популярной "Дойче культурвашт"). Для отставки хватило. Не верьте ни единому слову!

Кураторы, ученые — все падали, как кегли: Юсти, Шардт… но герр и. о. директора Штрейхер устоял, несмотря на то что не скрываясь поддерживал "пейсатых жуликов" и "безумных сенсуалистов".

— Может, дело в том, — сказал герр Штрейхер в один зимний день, растапливая камин в кабинете нацистской газетой "Фёлькишер беобахтер", — что меня так и не назначили на место Киршенбаума. Я как бы не в счет. Я невидимка.

Герр Хоффер считал, что дело было не в этом.