Правила счастливой свадьбы

– Тогда, Алексей Сергеич, должен кое-что сообщить… Двадцать шестого февраля накануне смерти брата получил от него телеграмму: «Срочно возвращайся». И все, без объяснений. Я в тот момент был на Западном побережье Америки, изучал производство у них шерсти. До этого в Англии побывал, из Америки собирался в Новую Зеландию и Австралию. Вернуться по плану должен был в августе… И вдруг такое… А на следующий день приходит телеграмма о его смерти… Думал через три недели быть дома, ан нет, два месяца затратил… Быстрее всего на поезде доехал до Нью-Йорка, потом две недели ждал билетов на пароход. Доплыл до Британских островов, потом на континент, из Парижа в Берлин, оттуда в Варшаву… И поездом в Москву… Целое приключение… Вернулся домой, а тут сюрприз: по завещанию брата оставлен вечным директором над фирменной торговлей с годовым окладом в двадцать тысяч, этаж сей мне передан. А все прочее – безутешной вдове. Которая завтра выходит замуж…

Признание душу не облегчило. Дмитрий Козьмич был мрачен.

– Велико состояние? – спросил Пушкин.

– Вам сколько в приданое обещано?

– Тридцать тысяч, кажется.

– О, продешевили… Умножьте на сто и получите, сколько стоит торговля под фирмой «К. М. Бабанов и сыновья» с магазинами, складами сырья и двумя шерстопрядильными фабриками. Вот так-то… Есть за что убивать…

– Мадам Бабанова изучала химию или была дочерью аптекаря?

Дмитрий Козьмич прищурился настороженно.

– Отчего спрашиваете?

– Ваш брат был отравлен аконитином… Чтобы знать его свойства, надо изучить химию или фармакологию. Авива Капитоновна вышла замуж в тринадцать лет, учиться ей было некогда.

– Экий вы толковый, – покивал Бабанов. – Правда ваша: она дочь аптекаря Демидовского… Были такие аптеки в Москве, потом перекупили их… Мать Авивы отдали замуж за Демидовского в тринадцать, при родах она умерла… Отец Авиву воспитывал сам, учил аптекарскому делу, думал передать. Но Федор предложение сделал, забрал в нашу семью…

– Капустина – сестра матери Авивы Капитоновны?

– Фекла? Конечно… У них разница в четыре года. Когда Авива за Федора выходила, Фекле только семнадцать исполнилось… Все у меня на глазах происходило… Только подозрение ваше напрасное: отец наш температуру аконитином лечил и нас научил.

– Федор Козьмич принимал аконитин как лекарство?

Бабанов пожал плечами:

– А что такого? Когда Федор хворал простудой, лечился, как полагается… Я тоже, бывает, пользую… Сильно помогает…

Пушкин не мог достать блокнот, чтобы стереть вопросительный знак над одним пустым кружком в паутине и записать важное обстоятельство. Он помнил, куда вели линии со стрелками от этого кружка.

– Тем не менее Авива Капитоновна чего-то боится и платит шантажистам…

– Шантажистам? – Дмитрий Козьмич нахмурился. – Это еще не хватало… Неужто все к одному ведет… Что же предполагаете делать, Алексей Сергеевич?

– Необходимо посмотреть завещание и бумаги в конторе вашего брата, – ответил Пушкин.

Бабанов поднялся, как поднимается великан.

– Желания совпадают, – сказал он. – Как раз отправил записку нашему нотариусу явиться в контору… Едем на Пречистенку.

* * *

Слушая исповедь несчастной больной, лежащей с компрессом, Агата Кристафоровна вновь терзалась противоречивыми страстями. Узнав, что случилось прошедшей ночью, ей стало ужасно, нестерпимо стыдно за свое поведение с племянником: мало того что оставила его спать на кухне, так утром выпроводила без завтрака. Чтобы помнил: он не прощен. И вот оказывается, Пушкин совершил подвиг, спас Агату. А ему в награду чашку чая с бутербродом пожалели. Какая глупость! Даже Дарья осуждала за это. Молча, но осуждала.

Однако чувство стыда слабело перед другим, греховным чувством. Дело в том, что тетушка люто завидовала Агате, пережившей такие приключения. Столько испытаний, столько ужасов – и без нее! Как такое пережить… В глубоком детстве Агата Кристафоровна собиралась идти в пираты, бороздить моря, грабить купеческие корабли и зарывать клады. Женитьба и увлечение математикой отодвинули прекрасную романтическую страсть. Она спряталась в закоулках души почтенной мадам Львовой, но не исчезла. И вот теперь явилась. Агата Кристафоровна искренно жалела, что не она размахивала медным тазом в мужской бане и не ее подвесили на веревке.

– Ну, миленькая моя, нахлебалась, – подвела она итог, выслушав исповедь о самых страшных часах, когда Агата проваливалась в забытье и возвращалась, теряя дыхание. – Теперь лежи смирно и не вздумай нос из-под одеяла высунуть.

Встать Агата попробовала, но боль в затылке вернула на подушку.

– Что же будет с Астрой Федоровной? – спросила она, закрыв глаза: долгий рассказ утомил.

– Ничего с ней не будет, – буркнула тетушка, стараясь не думать о завтрашнем дне, когда у нее появится новая родственница. – Останется целехонькой… Я вот другого понять не могу, – решительно сменила она тему. – Для чего этот изверг над тобой издевался?

Агата поняла, что речь не про Пушкина.

– Хотел, чтобы перед смертью помучилась… За то, что влезла в дела клуба убийц… Изуверская месть…

Такой ответ математический склад ума не принимал. Тетушка поморщилась.