Правила склонения личных местоимений

Среда. Вечер. Мы идем гулять с Наташей. Опять пришлось отставить сестренку у соседки. Мне ужасно стыдно за это. Стыдно, что я сплавляю Ксюшку к Инне Марковне, когда должен проводить с ней больше времени. Но и с Наташей мне хочется провести время. Мне хочется провести с ней хотя бы один вечер. Это ведь не так много. Правда, Миронова как-то не сразу соглашается. Не сразу и не охотно. Она все опускает глаза, что-то бормочет, как будто постоянно о чем-то думает. Черт, а с чего я, вообще, взял, что ей хочется со мной гулять, что ей хочется со мной общаться! Просто нет никого больше. Просто только один нашелся дурак в классе, который заступается за нее. Вот и ответ. Вот и все. А я думаю о ней, я переживаю, я спать по ночам не могу. Собственно, она-то тут при чем? Это мои проблемы. Но Наташа все-таки соглашается. Все-таки идет на уступки и сдается под моим натиском. А если подумать, то не хотела бы, не ходила. Не хотела бы, не соглашалась. Разве не так? Но она какая-то серьезная сегодня весь день. Как будто ее что-то беспокоит. Так и я же от этого начинаю волноваться. Я же сразу начинаю думать, уж ни случилось ли чего. Я же сразу думаю о самом плохом. Да, у Наташи-то самое плохое еще, слава Богу, не случилось. Может, оно и не случится никогда, но я же сразу начинаю об этом думать.

И потом мы ходим и молчим. Мы гуляем в парке и молчим почти все время. И я уже совершенно уверен — что-то случилось.

— Наташ! — не выдерживаю я. — Что происходит?

— Ничего. Все нормально. — отвечает она.

— Тебя обидел кто-то? Ты скажи, если что! Как ты себя чувствуешь?

— Да нормально все, Ром. — продолжает настаивать она. — Правда, все в порядке.

— В каком порядке? — в моем голосе уже звучит раздражение. Я беру Наташу за руку.

— Не надо. — она одергивает ее.

— Что не надо? — почти кричу я и разворачиваю Наташу к себе. — Давай поговорим! Эй! Что произошло? Что я не так сделал?

Я же, ясное дело, перевожу все на себя. И честно говоря, я жутко боюсь, когда вот так разворачиваю Миронову к себе. Я боюсь, что она, наконец, скажет, как же глубоко я ей не интересен.

— Все так, Ром, — как будто оправдываясь говорит Наташа. — Я просто задумалась…

— О чем?

— Обо всем.

— Так не бывает!

И тут Наташа останавливается, смотрит на меня и начинает:

— Прости меня, но я хочу быть с тобой честной. Да я просто должна быть честной с тобой. — она делает вдох и как будто собирается с мыслями. — Просто… Нам не стоит продолжать. Ты же сам сказал, если вдруг что, то послать тебя к черту…

— И?

— И, в общем, я сейчас хочу послать тебя к черту, чтобы все не зашло слишком далеко…

— Так пошли! — очень резко обрываю я, но до меня постепенно доходит смысл происходящего.

И от этого у меня сносит крышу. Я как будто совершенно контроль над ситуацией теряю. Как и саму ситуацию. Смотрю на Наташу и думаю: неужели? Как же так может быть? И она тихо, почти шепотом произносит:

— Иди к черту, Рома.

— Неубедительно! — возражаю.

— Убедительнее я не смогу, — грустно констатирует Наташа.

— А ты попробуй!

— Нет. — повторяет Наташа. — Я пойду домой.

— Нет! — я хватаю ее за руку. — Ты пойдешь со мной!

И мы быстро двигаемся в сторону моего дома. Вернее, я почти бегу, а Наташа скачет за мной вприпрыжку. Мы входим в подъезд, поднимаемся на лифте на последний этаж, потом я открываю небольшую низкую дверь, и мы оказываемся на крыше. Наташа все это время молчит.

— Зачем мы сюда пришли? — наконец спрашивает она.

Я стою напротив нее. Я долго и пристально смотрю ей в глаза. Я смотрю в них так, как, наверное, смотрят в дуло заряженного револьвера, направленного в лицо. Так, как смотрит на это дуло безнадежно больной, желающий легкой смерти. Так, как смотрит самоубийца. Так, как смотрит дерзкий преступник, которому нечего терять. Потом я срываюсь с места, запрыгиваю на бетонный бордюр и хватаюсь одной рукой за невысокое металлическое ограждение.

— Хочешь, я прыгну? — очень серьезно заявляю я.

Наташа пугается. На ее лице я вижу тень паники и ужаса.

— Ром, слезь! — просит она. — Ты что!

— Я прыгну. — говорю твердо и дерзко. — Прямо сейчас. Только скажи.

— Не надо! Рома! Перестань! Это не шутки!

— Какие уж тут шутки! — я слегка перегибаюсь через парапет. — Прямо сейчас. Хочешь? Ты хочешь? Я сделаю это, если только скажешь. Я прыгну.

Я, конечно, совсем псих. Но это потому, что у меня на самом деле все замкнуло внутри, когда Наташа решила послать меня к черту. Я же помню, при каких обстоятельствах предлагал ей этот беспроигрышный вариант. И вот теперь, когда все так обернулось, и мне бы радоваться, просто начинаю сходить с ума. Кажется, что если я сейчас что-то не сделаю, что-то правильное, то потеряю Миронову навсегда. А я не хочу ее терять. Я хочу ее со всеми ее проблемами, со всеми ее диагнозами и мыслями о безысходности. Я только не знаю, что должен сделать, чтобы она перестала бояться меня и того, что чувствует.

— Рома! — она почти плачет. — Пожалуйста! Слезь! Хватит! Ты что, с ума сошел? Что ты делаешь?