Правила виноделов

— Я живу не в лучшем мире! — кричал он. — А в этом, в этом самом. Я принимаю его как данность. Давайте говорить об этом мире!

Но эти споры очень утомляли его. И ему сразу же хотелось подышать эфиром. Чем больше он горячился в споре, тем необходимее был эфир и тем сильнее он чувствовал правоту сестры Каролины.

— Я не могу быть всегда прав, — устало говорил он.

— Да, я понимаю, — сочувственно кивала сестра Каролина. — Именно потому, что даже очень хорошие люди не всегда правы, нужно общество, нужны некие правила. Называются они приоритеты.

— Называйте как хотите, — ворчливо отвечал доктор Кедр. — У меня нет времени для философии, политики, религии. У меня уже вообще больше нет никакого времени.

И всегда где-то на задворках сознания ему слышался плач новорожденных. Даже когда в приюте так же тихо, как в могиле, как в последних дотлевающих пустых домах Сент-Облака, Уилбуру Кедру все равно слышался плач младенцев, и они плакали, он это знал, не потому, что хотели родиться. А потому, что родились.

Тем летом мистер Роз написал Уолли, что они с дочерью приедут на день-другой раньше всей команды и надеется, что к его приезду все будет готово.

— Мы очень давно не видели его дочку, — сказал Уолли; все трое были в конторе яблочного павильона.

Эверет Тафт смазывал машинным маслом инвалидное кресло, а Уолли сидел на столе, свесив безжизненные ноги, обутые в безукоризненно начищенные мокасины, которым было уже больше пятнадцати лет.

Кенди играла с калькулятором.

— Девочка, кажется, ровесница Анджелу, — сказала она.

— Точно, — ответил Гомер.

И получил от Уолли прямой удар в челюсть — единственный тип удара, который он мог нанести в сидячем положении. Гомер стоял нагнувшись, а Уолли сидел на столе, поэтому удар был неожиданно мощный и пришелся прямо в щеку. Потрясенная Кенди с силой оттолкнула калькулятор, он проехался по столу и со стуком упал на пол. Гомер тоже упал, но без стука. Просто рухнул всем телом. Приложил руку к щеке — наверняка скоро вздуется синяк.

— Уолли! — сказала Кенди.

— Мне это, в конце концов, надоело! — выкрикнул Уолли. — Неужели у тебя нет других слов?

— Боже мой, Уолли! — Кенди не находила слов.

— Все в порядке, — сидя на полу, сказал Гомер.

— Прости меня. Но что ты все заладил свое «точно»? Мне это действует на нервы, — сконфузившись, проговорил Уолли.

С этими словами он оперся руками о стол, чтобы спрыгнуть (Уолли уже много лет не делал этой ошибки), повинуясь естественному порыву помочь Гомеру встать на ноги; на какой-то миг он забыл, что ноги у него не ходят. Если бы Кенди не подхватила его и не прижала к груди, он бы упал на пол рядом с Гомером. Гомер поднялся на ноги и помог Кенди посадить его обратно на стол.

— Прости, старик, — сказал Уолли и прижался головой к его плечу. — Я не хотел этого.

На этот раз Гомер удержался и не сказал «точно». Кенди пошла за полотенцем и льдом, чтобы приложить к опухшей щеке Гомера.

— Все в порядке, Уолли, — повторил Гомер.

Уолли слегка подался вперед, Гомер наклонился к нему, и они потерлись лбами. Вошедшая со льдом Кенди так и застала их.

Все эти пятнадцать лет Кенди с Гомером считали, что Уолли давно обо всем догадался, примирился со случившимся и расстраивает его только их боязнь признаться. Но ведь для Уолли лучше, что они молчат. В каком неудобном, непонятном положении он окажется, если они вдруг поведают ему правду! Главное, чтобы Анджел ничего не знал. Не дай бог, если в их тайну его посвятят посторонние. Но Уолли, конечно, ему не скажет, даже если и знает.

Гомера удивляло одно: почему Уолли не ударил его раньше?

— Как ты это себе объясняешь? — спросила Гомера Кенди, когда они ночью сидели на краю бассейна.

Какое-то крупное, судя по жужжанию, насекомое запуталось в защищающей от листопада сетке, мало-помалу его трепыхание становилось все тише, тише…

— Наверное, эти мои «точно» и впрямь действуют на нервы.

— Уолли все знает, — сказала Кенди.

— Ты это говоришь пятнадцать лет.

— Ты думаешь, он не знает?

— Я думаю, он любит тебя, а ты любишь его, — сказал Гомер. — Думаю, он знает, что мы оба любим Анджела. И Уолли, наверное, тоже его любит.

— А как по-твоему, он догадывается, что Анджел наш ребенок?

— Не знаю. Я знаю одно: когда-нибудь придется открыть Анджелу правду. По-моему, Уолли знает, что я тебя люблю, — сказал он.

— А что я тебя люблю? — спросила Кенди. — Это он знает?

— Ты любишь меня изредка.

— Я говорю не о сексе.

— А я о сексе.

Они были очень осторожны и верили, что об их отношениях никто не догадывается. С тех пор как Уолли вернулся с войны, они были близки всего двести семьдесят раз, в среднем восемнадцать раз в год, полтора раза в месяц. Они были предельно осторожны. На этом настаивала Кенди — ради Уолли, ради Анджела, ради того, что Кенди называла их семьей. Не дай бог, кто-нибудь застанет их вместе. Нельзя никого ставить в неловкое положение. Если это случится, их отношениям придет конец, и уже навсегда.